- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (92) »
Линда Рутледж На запад, с жирафами!
Жирафам, спасшимся от урагана, посвящается
Lynda Rutledge WEST WITH GIRAFFES
Пока человек не полюбит зверя, часть его души остается непробужденной.Анатоль Франс, нобелевский лауреат, 1921
Жираф — самое прекрасное и величественное из виденных мною созданий… Принц всех зверей.Джон Сэндерсон, путешественник, 1595
«Нью-Йорк уорлд-телеграм» 22 сентября 1938 года ЧУДЕСНОЕ СПАСЕНИЕ ЖИРАФОВ ПОСРЕДИ БУРИ Нью-Йорк. 22 сентября (спецвыпуск). Сегодня утром, после Великого урагана, обрушившегося на Западное побережье накануне, пароход «Робин Гудфеллоу» причалил в Нью-Йоркской бухте с двумя выжившими жирафами на борту… Выдержки из новостных заметок за 23 сентября 1938 года Мы стали свидетелями одного из редчайших случаев выживания в бурю. Грузовой пароход «Робин Гудфеллоу» неподалеку от берегов Гаити попал в самый эпицентр разрушительного шторма. По словам свидетелей, волны поднимались так высоко, что закрывали собой небо, рыбы взмывали в воздух, а ветер превращался в водяной смерч. Моряки стояли на палубе и беспомощно смотрели, как их товарищей одного за другим пожирает бездна. Оставшиеся в живых члены экипажа вынуждены были спрятаться в каюты, и у них не осталось иного выбора, кроме как бросить двух жирафов Баринго[1]в клетках на растерзание стихии… За считаные минуты корабль накренился вправо и оставался в таком положении в течение шести часов, под напором волн и ветра, а когда ураган прошел, судно резко выпрямилось. На палубе остался один несчастный жираф в покореженной клетке. Остатки клетки его товарища были найдены у самого борта вместе с другим мусором, а рядом лежало мертвое тело гигантского зверя. Экипаж собрался было выкинуть его за борт, но тут поверженное создание зашевелилось и открыло глаза…
Я знавал немного настоящих друзей, и двое из них были жирафы…Вудро Уилсон Никель
Пролог
Вудро Уилсон Никель умер в 2025 году, в самый обычный день, самым обычным образом, но в необычном возрасте — сто пять лет. Целый век да еще никель[2]. Юная сотрудница Ветеранского госпиталя, которой поручено было собирать вещи умерших пациентов и передавать их родне — в случае Вудро Уилсона Никеля речь шла о древнем армейском сундуке, а живых родственников не осталось и вовсе, — стояла посреди его опустевшей палаты. Девушка посмотрела на часы — выбиваться из графика не хотелось. Должностные обязанности заставляли ее чувствовать себя эдакой хранительницей прошлого, особенно когда приходилось иметь дело с теми, кто прожил долгую жизнь — сто лет, а то и больше. Такие сундуки были только у этих долгожителей, и хуже всего, когда их некому было отдать. Они полнились смертным духом, почившим вместе со своим хозяином, и девушке казалось, будто она собственными глазами видит, как прошлое растворяется без остатка. Она глубоко вздохнула и подняла крышку, ожидая увидеть под ней старую военную форму, покрывшуюся плесенью, и поблекшие фотографии. А увидела жирафа. Сундук был полон линованных листов для записей — десятки перевязанных бечевкой стопочек. Сверху на этой бумажной кипе лежала пожелтевшая газетная вырезка и жирафик — маленькая фарфоровая фигурка, сувенир из зоопарка Сан-Диего. Девушка не одержала улыбки и взяла его в руки. В детстве, когда эти милые гиганты еще не были так редки, как сегодня, она видела в зоопарке целую жирафью семью. Она осторожно положила жирафика на место и хотела было отложить в сторону верхнюю стопку бумаг, но ее внимание привлек крупный стариковский почерк на первой страничке. Она опустилась на край кровати и пробежала листок глазами.***
Я знавал немного настоящих друзей, и двое из них были жирафы: один из них чуть не затоптал меня до смерти, а другой спас мою ничего не стоящую сиротскую жизнь — да и вашу, драгоценную, тоже. Их обоих давно нет в живых. А скоро на покой уйду и я, и едва ли это будет большая потеря. Но по телевизору только что сказали, что в ближайшее время в мире вовсе не останется жирафов: они исчезнут, как тигры, слоны и странствующие голуби, которых раньше было до того много, что, когда они взлетали ввысь, все небо темнело. И хотя я саданул кулаком по экрану, чтобы заткнуть эти разглагольствования, боюсь, что так все и будет. Но я знаю, что на свете есть вы. И эта история не только про и меня, но и про вас. И если она канет в небытие вместе с моим бренным телом, это будет страшная несправедливость, виноват в которой лишь я. Ибо если я и видел лик самого Господа, то лишь в минуты, когда всматривался в величественные морды жирафов. И если я и должен оставить после себя наследие — то вот оно, в этой истории, написанной ради них и вас. Так что запишу все поскорее, пока еще не поздно и есть шанс, что добрая душа прочтет эти строки и донесет их до вас.***
Тут девушка развязала бечевку на первой стопке бумаг и, напрочь позабыв о своем графике, погрузилась в чтение…***
…Я старее, чем мир. А ежели ты старее, чем мир, то порой и случается заплутать во времени, в памяти, даже в пространстве. Я сижу в своей маленькой комнатке в окружении стен и не могу отделаться от чувства, что меня… нет. Даже не знаю, сколько я вот так просидел. Должно быть, весь вечер, а потом очнулся ненадолго от туманного забытья и обнаружил себя среди других стариков, рассевшихся перед навороченным телеэкраном. Помню, как человек на экране стал рассказывать про последних жирафов на планете и как я кинулся на своем кресле-каталке, чтобы врезать ему хорошенько. Помню, как меня тут же откатили назад, как медсестра бинтовала кровоточащие костяшки. Помню, как санитар велел мне проглотить успокоительную таблетку, а я отказывался. Но больше такого не повторится. Потому что прямо сейчас, стиснув карандаш в непослушных пальцах, я запишу одно воспоминание. Не теряя больше ни секунды. Я мог бы потратить последние часы здравомыслия на то, чтобы рассказать вам о Пыльном котле[3]. Или о войне. О французских пионах. Или о женах, коих у меня было немало. Или о могилах — их тоже было не счесть. Или о прощаниях — их была тьма-тьмущая. В самом конце пути эти воспоминания приходят ко мне на мгновение — если приходят вообще. Но среди- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (92) »