Кровные оковы

Глава 1. Тревога

– Знаете, что мне это напоминает?

– Не имею представления, господин.

– Приют для больных душою у храма Всесветного, который я видел в Эльпере.

– Право, господин, вы очень уж резки.

Лоренц усмехнулся. Олаф, оруженосец, приставлен был к нему ещё в раннем детстве, и знал его, как никто другой. Он был чуть старше, опытен, но неблагороден, и оттого в его глазах было чуть больше заискивания, чем хотелось бы.

– А как иначе можно это прозвать? – юноша обвёл руками двор. По нему туда-сюда сновали слуги и дворовые всех мастей, от кухонных девок, что собирали еду в дорогу, до конюших и оружейников. Кажется, только солдаты вели себя достойно моменту – пятидесятники отчитались о сборах и ушли обратно в казармы, готовые в любой момент выйти с отрядом на улицу. – Я, право, не могу сетовать, – чуть мягче добавил он, – в конце-концов, меня для того и растили. Но, увольте, либо вы гордитесь тем, что сын едет исполнять долг, либо приставляете к нему дюжину нянек и не пускаете за ворота. Совмещать это, согласитесь, не лучший замысел.

Олаф вздохнул и принялся поправлять седельные сумки. Наверное, это единственная нянька, которую было приятно видеть рядом.

– Для родителей нормально беспокоиться о своих детях, господин, какими бы взрослыми и умелыми они бы ни были. Подумайте, ведь без вас рядом с ними останутся только малолетние дочери…

– И великовозрастный отцовский ублюдок, – Лоренц поджал губы. – Знаете, Олаф, чего я боюсь? Что я вернусь домой и найду мёртвого родителя, сестёр в борделе и Эберта в управе!..

– То есть, – улыбнулся оруженосец, поднимаясь на лошадь, – вы боитесь не смерти в бою и холодной земли, а воцарения человека, у которого прав на наследство меньше, чем у дворовых собак? Даже признанные бастарды в очереди стоят ниже дочерей.

– Но выше братьев и племянников, – тот покачал головой, – а, зная характер наших людей, я искренне опасаюсь, что нагулянного мужчину они куда больше будут рады над собой видеть, чем законнорожденных девушек.

В их сторону от входа направились несколько фигур. Отец всё ещё хромал – на последней охоте лошадь упала, раздробив ему бедро. Лекари не давали обещаний, оттого и так сильны были страхи о единокровном брате. Мачеха семенила рядом, одетая в тёмные платья, за ней шли сестрёнки, одна за другой. Завершал процессию Эберт, бредший поодаль с опущенной головой.

– Вас должны хорошо встретить, Лоренц, – отец улыбнулся и подал ему сложенный лист бумаги. Его скрепляла сургучная печать с гербовым вепрем, – мне передали, что в лагере будет проездом фельдмаршал. Поторопитесь, чтоб успеть к нему на аудиенцию, и отдайте ему письмо. Мне жаль, – тише добавил он, – что вы едете туда без меня. Я должен был вас всему научить сам.

Лоренц взял в руки его ладонь. Тело батюшки дрожало от слабости, второй рукой он опирался на трость, и больные ноги плохо его держали.

– Не беспокойтесь, – наконец ответил он, – мы ещё прокатимся с вами верхом, и встанем лагерем, и встретим рассвет у костра. Я вернусь, ваша нога заживёт, и мы сделаем всё то, что должно отцу и сыну семьи Альмонтов.

Эберт позади отвёл глаза. Мачеха таскала его всюду за собой, не удосуживаясь даже спросить мнения её мужа или пасынка. А что будет после отъезда? Верно, сёстрам и вовсе от него житья не станет!

– Где Катарина? – хмуро спросил Лоренц, убрав наконец письмо и оглядев пришедшую его провожать толпу, – где моя супруга?

Анна-Мария, самая старшая из сестрёнок, чуть смутилась.

– Катарина передавала свои наилучшие пожелания и просила прощения. Она сейчас слаба, но, коли Всесветный будет милостив, скоро она выздоровеет.

Новость Лоренца мало тронула. На Катарине его женили три месяца назад, девушка была красива и образованна, но сердцем его к ней, увы, не тянуло. Я тебе не дам совершить ту же ошибку, что и я, сказал тогда отец. О свадьбе договорились быстро – Катарина была дочерью вотчинника, правящего соседним городом. Но решение принято было не из-за её хорошенького лица или дружбы между родителями, а из-за богатого приданого, выкупа от супруга и перспективы объединения земель.

– К вашему приезду она уже точно сможет встретить вас лично, – улыбнулась сестрёнка, увидев замешательство на его лице, – и, буде милость божья, не одна, – она коснулась пальцами лба в молитвенном жесте и чуть озорно взглянула на брата. Тот приподнял брови в радостном изумлении.

– Так вот чем вызвана её слабость! Что ж, по такому поводу не принять её извинений я не могу, – Лоренц улыбнулся. – Позаботьтесь о ней как следует. Прощайте, милые, – он обнял по очереди всех сестёр, начиная с младшей. Прощаясь со старшей, он погладил её по волосам и задержался рядом.

– Позаботься о Катарине, – едва слышно прошептал он, – и следи, чтоб Эберту не давали больше свобод, чем сейчас. И чтоб он не приближался ни на шаг ни к моей супруге, ни к вам. Если я не вернусь, помни, что ты следующая наследница, а не он.

– Я прослежу, – тихо ответила она, – я знаю, как для тебя это важно.

Он улыбнулся и отошёл от сестры. Поклонился отцу, прикоснувшись губами к его перстню, кивнул мачехе, и оседлал свою кобылу, даже не обернувшись к брату. Горнист дал густую протяжную ноту, и во дворе казарм показался наконец отряд. Мужчины строились, от толпы раздавались команды и брань. Два пятидесятника со своими дружинами… всего сотня человек – не так много, как хотелось бы фельдмаршалу. С другой стороны, приведи каждый дворянский сын по сотне солдат, можно было бы, верно, созвать ещё один полный легион.

– Береги себя, – отец держался молодцом, хоть и не смог скрыть своих слёз, – помни, что ты обещал.

Мачеха осторожно вытерла платком уголок глаза и тихонько поклонилась вслед процессии. Сёстры обсуждали что-то между собой, иногда игриво поглядывая на отряд у казарм. Лоренц усмехнулся и пришпорил лошадь. Та тихонько заржала и бодрым шагом двинулась вперёд, к городским воротам.

– Вы же понимаете, – покосился он на Олафа, – что ничего из того, что с нами произойдёт, не должно быть передано в письмах? Не смотрите на меня так, – Лоренц кисло улыбнулся, – я прекрасно понимаю, зачем вас вызывали сегодня на уединённую беседу. Но, увы, ваш господин – я, а не мой батюшка.

Оруженосец вздохнул и кивнул уважительно.

– В неверности меня уж точно обвинить нельзя, вы прекрасно о том знаете. Но, если бы вы об этом не сказали, то да, я бы отчитывался о каждом нашем шаге. Как, например, вон о том, – он покосился на окошко стоящегоу дороги дома. У открытых ставен стояла, сжавшись, грустная русоволосая