не смел, – прошептал он, снова виновато уставившись в землю. – Конечно, конечно, я приму это с благодарностью! – он поднял голову. В глазах его стояли слёзы.

– Ты не получишь дворянского титула, – продолжил Лоренц уверенней, – но при должном усердии сможешь дослужиться до высокого звания. Думаю, это хорошая судьба для человека, которому ещё день назад не принадлежало ничего в доме, где он вырос. Вставай, – велел он. – Я найду тебе оружие и хоть какую-нибудь броню на первое время. Будешь учиться у… у Иржи. Он хороший воин и благородный человек, – Лоренц улыбнулся. – Всё понял? А теперь ступай… хотя нет, постой; расскажи, отчего вы вообще приехали сюда?

Эберт поднялся на ноги. Он пытался поднять глаза, но по своей привычке всё время опускал голову к земле.

– Передать письма и жалованье, – ответил он чуть громче, чем раньше, – и с нами ещё несколько лекарей и монахов. Обещались остаться здесь… Ваше Сиятельство.

– Вот как… – разочарованно протянул Лоренц. Какой-то кусочек его души вновь ждал записки от Катарины. И Аннет… нет, всё-таки Катарины. Её Сиятельство… ей подходило такое обращение. Скромная, благородная, образованная, набожная… и очень, нет, безумно красивая. Сиятельство… бледные веснушки должны быть рядом с кружевами, а не льном. Её Сиятельство… он улыбнулся. Верно, если и он отправится в город, чтоб отдать последнюю честь своему отцу, здешние командиры будут в ярости. Хотя кто, кроме него самого, имеет право привезти тело Олафа его семье?.. он по привычке коснулся запястья, на котором раньше висел браслет от его дочери.

– Ступай, – снова велел Лоренц Эберту. Тот неловко кивнул. – Это твой последний свободный день, как-никак. Отдохни всласть, познакомься с людьми. С завтрашнего дня такой возможности уже может и не быть.

– А вы?.. – неуверенно спросил тот. Юноша задумчиво осмотрел двор и вздохнул.

– А я пойду выпрашивать у головы разрешение на посещение дома. Должен отвезти Олафа и отдать честь батюшке. Это солдатня возмущается; а он, верно, должен понять, почему я хочу ехать сам.

– Надеюсь, что у вас всё получится, – неловко улыбнулся Эберт, – Ваше Сиятельство.

Глядя вслед брату, Лоренц переступал с ноги на ногу и кусал щёки. Не пожалеет ли он об этом? Как на него вообще посмотрят в отряде?.. такому новичку и лошадей-то не доверят; хотя и мне, вздохнул он, велели приставить учителя. Верно, образование здесь не так важно.

– Этого ведь достаточно, чтоб ты меня простил? – прошептал Лоренц, коснувшись переносицы. – Я дам ему хорошую жизнь, которая теперь будет зависеть лишь от него самого. Я помогу. Я сделаю всё, что в моих силах, чтоб он нашёл здесь своё место.

«И забыл о Мерфосе, как о своёмдоме и родине его знатного отца».

Ноги сами понесли его ко двору, на котором полоскалось знамя фельдмаршала. У забора, чуть зевая и ёжась, стоял тонкий парнишка-постовой.

– Мне нужен голова, – не терпящим возражения тоном заявил Лоренц. Постовой поднял глаза.

– Не велел. Занят. Ступайте обратно. Что ему доложить?

– Будешь ты мне ещё командовать здесь! – вспылил Сиятельство, отпихивая парнишку и хромая к центру двора. – Обратно ступать… узнал бы хоть для начала, с кем говоришь! – нежданная свобода, которую он получил сразу по выезду из деревни, опьяняла не меньше вина. Вряд ли на посту будет стоять дворянин; а значит, можно отпустить манеры и не следить за языком. Как, интересно, встретит его учитель? Они расстались на слишком уж плохой ноте. На мгновение Лоренц почувствовал горечь от того последнего разговора. Если б его не направили в деревню, всё было бы как раньше. И Олаф был бы рядом, и Лаврпродолжал бы жить, и его супруга не потеряла бы их ребёнка… и Фрол остался бы не отмщённым, и в лагерь привезли бы не одну телегу отравленного зерна. Возможно, здоровье сотен солдат всё-таки стоит трёх жизней?..

У шатра Лоренц замешкался. Что он скажет? Как оправдается за отъезд? Стоит ли рассказывать обо всём случившемся?.. помявшись около шатра, он громко кашлянул и протянул руку, чтоб откинуть полог.

– Пошли все вон! – раздался недовольный голос. – Я же приказал…

– Это Альмонт, командир, – подал голос Лоренц — и сразу зажмурился, словно виноватый мальчишка, ожидающий оплеухи. – Вернулись сегодня из Терновки с оставшимися людьми. Хотел отчитаться и попросить позволения…

– Подождите, – велел чуть смягчившийся голос учителя. Послышалась возня, шорох, тихий смех и, наконец, тяжёлые шаги ко входу. Полог открылся; Айскальт стоял перед ним с недовольным лицом и скрещенными руками, растрёпанный, в одной рубахе и босой. Лоренц не смог сдержать любопытства и, заглянув внутрь, покачал головой. В куче покрывал сидела девица не в пример смазливей той прачки, что предлагала себя самому Лоренцу. Деймос заметил взгляд и чуть подвинулся, чтоб закрыть девушку плечом.

– Я рад знать, что вы снова на ногах, Ваше Сиятельство, – он кисло улыбнулся. – Нам передавали, что вы тяжело ранены.

– Как видите, – юноша чуть поклонился. – Прошло много времени, и… и много всего случилось. Я направлю к вам моих людей, у них есть новости. Полагаю, отчёты подождут? – он чуть издевательски ухмыльнулся.

– Чрезвычайно рад вашей наблюдательности, господин, – хохотнул командир и улыбнулся по-доброму. Так же заботливо, как и Фернетт, подавший руку после клятвы. – Не буду скрывать, я не был уверен, что вы с вашим отрядом вернётесь сюда, а не поедете домой. Никто ведь не ждал.

– Здесь — мой дом, – просто ответил Лоренц. – Мой дом и моя семья. Вы были правы тогда. А Мерфос… вернусь, когда придёт время. Он в хороших руках, – он улыбнулся, вспомнив вновь про супругу. Её Сиятельство… – Я должен туда поехать. Отдать последнюю честь батюшке. Я вернусь через три дня, вместе с фуражом, который направился туда же с Терновки. Вы позволите?

– Позволяю. Буду ждать ваших людей. А теперь ступайте с глаз моих, – учительзадёрнул полог. Снутри вновь раздались смех и ворчание. Лоренц улыбнулся. Проходя мимо ошалелого тощего постового, он поднял голову к небу и закрыл глаза. Где-то восточней с чужих шатров раздались звуки барабанов и гуслей, кто-то затянул громкую тоскливую ноту, нестройный хор подхватил её и запел. Послышалось ржание, пахнуло снова навозом и сеном, с тех самых южных столов потянуло всё той же кашей с почками, которую варили к ужину. Лоренц открыл глаза и уставился в вечернее небо. Как бы хотелось навечно остаться в лагере, рядом с верными людьми и песней под гусли; а уж как именно это случится — во владениях Всесветного или в новой жизни — не так уж для него и важно.