И бритый предатель тоже удрал под шумок.
— А если он враг нам? — спросил Ойгон, вглядываясь в моё лицо.
— Кама сказала, что на нём нет крови воинов нашего рода, — отозвалась Майа. — Может, он из волков или из воинов горных племён?
— Или слишком мал, чтобы убивать! — отрезал Ойгон.
Огонь света добавил немного. Ойгон поднёс к очагу меч, поцокал языком, оценивая качество стали. Синеватая, чистая, она казалась здесь странной. Шалаш из дерьма и палок, и вдруг — такое оружие. Совсем режиссёры книжек по истории не читают. — Смотри-ка, — сказал старший брат младшему, водя пальцем по навершию меча. — Видишь знак змеи? Злой меч, магами закалён. Придётся нижнему богу белок послать в дар, чтобы откупить. Темир оценил его трофей, вздохнул с завистью — меч второго воина оказался похуже. Ойгон кивнул брату на тела воинов, и они за ноги потащили убитых на улицу. Послышался тихий разговор: сплошь низкие мужские голоса, и я догадался, что парни вернулись не одни, а с отрядом. И перерезали тех, кто пришёл сюда махать мечами да распоряжаться. — Чего натворили-то, гуси безголовые! — раздался в дверях грозный голос шаманки. — Вы-то уйдёте за перевал, а воины терия Вердена снова вернутся в деревню! Вырежут в отместку детей и женщин! Уносите трупы, бросьте в ущелье! Кровь засыпайте песком, чтобы никто не знал, где они сгинули! Она вошла в аил с кожаным мешком и стала сыпать на пол песок. Майа захлопотала, собирая детям припасы в дорогу. Под нарами нашлись, завешанные шкурами сундуки. В них — сухая колбаса, мешочки с чем-то сыпучим. Я сглотнул слюну: теперь мне ещё и есть захотелось. Да проснусь я уже или нет! Зажмурился, потряс головой и… застонал от боли. Я всё время забывал, что лежу раненый и двигаться мне никак. Выругался сквозь зубы. Шёпотом, чтобы «не привлекать внимания санитаров». Особенно сильно болела грудь: слева, там, где должно бы быть сердце. Но его стук я слышал в ушах, если сильно дёргался — значит, по рёбрам прошло. Осколок? Ещё оттуда? До сна? Ойгон тоже вернулся в аил. Теперь он отнимал у матери припасы и снова совал в сундук, приговаривая: — Всё у нас есть, мама. А чего нету — охотой добудем. Сумеем найти путь через перевал — вернёмся за вами. Если что — уходите в горы, прячьтесь там. Сурлан уводит своих. И Байсур. — Я останусь в деревне, — отрезала Майа. — Ему нужен уход. — Она кивнула на меня. — Зачем тебе одержимый? — нахмурился Ойгон. — Он не одержимый! — пристыдила брата шаманка. — Говорящие с духами нижнего мира всегда могут вернуться в мир средний. — Найманы терия Вердена не верят, что душа может покинуть владения нижнего бога. — Ойгон увязывал в мешок немногие вещи, что согласился принять у матери. — Если кто-то из воинов теряет свой разум — он теряет и жизнь. Найманы вернутся и убьют его. Они даже своих раненых добивают, если нет надежды снова поставить их в строй. — Не убьют. — Шаманка разогнулась, высыпав весь песок. — Крови вы сегодня пролили довольно для большого камлания. Нижний бог сыт. Ночью я сама пойду за его душой в нижний мир. От ран он уже не умрёт, и духи его сегодня меньше мучают. Смотри, как глядит? Будто уже узнаёт нас, людей. Отличает от слуг нижнего бога. — А что за раны на нём? — От меча и когтей, словно дикие барсы терзали тело. — Барс не будет рвать человека когтями, — покачал головой Темир. Но Ойгон не стал спорить с шаманкой. Он снял со стены кожу, покрытую рисунками кошек и непонятными значками. Подошёл ко мне. — Если хочешь уцелеть — смотри сюда, — сказал он, тыча мне в лицо эту кожу. — Вот наша кость* — Белый Барс. Для чужих — ты теперь Кай, мой младший брат, что за перевал ушёл. Кай из рода Белого Барса, красная кость, запомнил? Я кивнул против воли. — Видишь? — сказала Майа. — Не такой уж он одержимый! Духи уже отпускают его! — Ну ещё бы я был здесь сумасшедший! — вырвалось у меня. — Кина бы не было! Ойгон отшатнулся и выхватил меч.
Огонь света добавил немного. Ойгон поднёс к очагу меч, поцокал языком, оценивая качество стали. Синеватая, чистая, она казалась здесь странной. Шалаш из дерьма и палок, и вдруг — такое оружие. Совсем режиссёры книжек по истории не читают. — Смотри-ка, — сказал старший брат младшему, водя пальцем по навершию меча. — Видишь знак змеи? Злой меч, магами закалён. Придётся нижнему богу белок послать в дар, чтобы откупить. Темир оценил его трофей, вздохнул с завистью — меч второго воина оказался похуже. Ойгон кивнул брату на тела воинов, и они за ноги потащили убитых на улицу. Послышался тихий разговор: сплошь низкие мужские голоса, и я догадался, что парни вернулись не одни, а с отрядом. И перерезали тех, кто пришёл сюда махать мечами да распоряжаться. — Чего натворили-то, гуси безголовые! — раздался в дверях грозный голос шаманки. — Вы-то уйдёте за перевал, а воины терия Вердена снова вернутся в деревню! Вырежут в отместку детей и женщин! Уносите трупы, бросьте в ущелье! Кровь засыпайте песком, чтобы никто не знал, где они сгинули! Она вошла в аил с кожаным мешком и стала сыпать на пол песок. Майа захлопотала, собирая детям припасы в дорогу. Под нарами нашлись, завешанные шкурами сундуки. В них — сухая колбаса, мешочки с чем-то сыпучим. Я сглотнул слюну: теперь мне ещё и есть захотелось. Да проснусь я уже или нет! Зажмурился, потряс головой и… застонал от боли. Я всё время забывал, что лежу раненый и двигаться мне никак. Выругался сквозь зубы. Шёпотом, чтобы «не привлекать внимания санитаров». Особенно сильно болела грудь: слева, там, где должно бы быть сердце. Но его стук я слышал в ушах, если сильно дёргался — значит, по рёбрам прошло. Осколок? Ещё оттуда? До сна? Ойгон тоже вернулся в аил. Теперь он отнимал у матери припасы и снова совал в сундук, приговаривая: — Всё у нас есть, мама. А чего нету — охотой добудем. Сумеем найти путь через перевал — вернёмся за вами. Если что — уходите в горы, прячьтесь там. Сурлан уводит своих. И Байсур. — Я останусь в деревне, — отрезала Майа. — Ему нужен уход. — Она кивнула на меня. — Зачем тебе одержимый? — нахмурился Ойгон. — Он не одержимый! — пристыдила брата шаманка. — Говорящие с духами нижнего мира всегда могут вернуться в мир средний. — Найманы терия Вердена не верят, что душа может покинуть владения нижнего бога. — Ойгон увязывал в мешок немногие вещи, что согласился принять у матери. — Если кто-то из воинов теряет свой разум — он теряет и жизнь. Найманы вернутся и убьют его. Они даже своих раненых добивают, если нет надежды снова поставить их в строй. — Не убьют. — Шаманка разогнулась, высыпав весь песок. — Крови вы сегодня пролили довольно для большого камлания. Нижний бог сыт. Ночью я сама пойду за его душой в нижний мир. От ран он уже не умрёт, и духи его сегодня меньше мучают. Смотри, как глядит? Будто уже узнаёт нас, людей. Отличает от слуг нижнего бога. — А что за раны на нём? — От меча и когтей, словно дикие барсы терзали тело. — Барс не будет рвать человека когтями, — покачал головой Темир. Но Ойгон не стал спорить с шаманкой. Он снял со стены кожу, покрытую рисунками кошек и непонятными значками. Подошёл ко мне. — Если хочешь уцелеть — смотри сюда, — сказал он, тыча мне в лицо эту кожу. — Вот наша кость* — Белый Барс. Для чужих — ты теперь Кай, мой младший брат, что за перевал ушёл. Кай из рода Белого Барса, красная кость, запомнил? Я кивнул против воли. — Видишь? — сказала Майа. — Не такой уж он одержимый! Духи уже отпускают его! — Ну ещё бы я был здесь сумасшедший! — вырвалось у меня. — Кина бы не было! Ойгон отшатнулся и выхватил меч.