голос сорвался от ярости. — Какого хрена ты вернулась? Ты не должна была возвращаться.

— Нам нужно было поговорить.

— Нам не нужно больше видеться. — Гил так сжал переносицу, будто его разом подкосили все головные боли в мире. — Я оставлял сообщения. Я говорил тебе...

Выйдя из своего склада, он направился ко мне.

— Я пытался тебе сказать. Я предупреждал тебя. Я…

— Не приближайся. — Я вскинула вверх руку, образуя между нами стену. Стену, отгораживающую нашу подростковую трагедию и несостоявшийся зарождающийся роман. — Я ухожу.

Он снова покачал головой, печально, медленно.

— Лучше бы ты никогда не появлялась. Тогда у меня не было бы выбора.

— Забудь, что я это сделала. Я уйду. Сейчас же.

Гил разжал и сомкнул руки. Его взгляд упал на лежащую на земле фотографию. На мгновение он кивнул, как будто соглашаясь. Соглашаясь, что мое исчезновение — это единственное что можно сделать. Что он выбрал меня, невзирая на последствия.

Но затем Гил закрыл лицо руками и закричал. Он ревел от беспомощности. Ревел в своей ловушке, из которой не мог выбраться.

И он выбрал не меня.

Он выбрал альтернативу.

Гил смирился с тем, что моей жизни конец, даже когда я изо всех сил пыталась убедить его в обратном.

Он сделал шаг ко мне, вскинул голову, и на его лице отразилось отчаяние.

— Я не могу позволить тебе это сделать.

Я попятилась, мое сердце сжалось от ужаса.

— Гил... дай мне уйти.

— Если бы я мог. — Он преследовал меня. Охотился на меня. Полный скорби и побежденный. Твёрдый в своем решении и подавленный. — Мне так жаль, О. Так, так чертовски жаль.

— Почему ты извиняешься? Что ты натворил?

Гил подавился словами, слишком ужасными, чтобы их произнести. Он проглотил их вместе с какими быто ни было намеками на парня, который защищал меня во времена нашей юности. — Мне нужно, чтобы ты сейчас зашла внутрь.

— Я никуда с тобой не пойду.

Он изобразил полуулыбку, источавшую гибель.

— У тебя нет выбора. Больше нет.

— У меня всегда есть выбор.

Его голос понизился до шепота. До шепота, который был хуже любого крика и проклятия.

— У тебя был выбор, когда жизнь лишила тебя танцев? Был выбор, когда в школе я тебя бросил?

— Ты не можешь это изменить. В этом у меня есть выбор.

— Ошибаешься. — Гил поднял руку и коснулся моей щеки.

Я вздрогнула от его прикосновения, но он продолжал преследовать меня, пока его ледяные пальцы не впились в мою плоть. Он держал меня нежно, но крепко. Ласка любовника сквозь туго обвивающие меня цепи.

— Когда ты снова меня нашла, я потерял все. Я думал, что все потерял, когда бросил тебя в старшей школе, но эта боль ничто, ничто по сравнению с теперешней мучительной агонией. — Его пальцы впились мне в щеку, ища прощения, отпущения грехов. — Я хотел тебя, но не должен был быть таким слабым. Я был эгоистом. Таким чертовым эгоистом, что удерживал тебя. Это все моя вина, О. Я беру всю вину на себя. Я никогда, никогда себя не прощу.

— Не за что прощать. Пока не за что.

Я посмотрела в сторону улицы в надежде, что кого-нибудь появится и исправит это. Заменит эту ужасающую, разбитую версию Гилберта Кларка на знакомую мне защищающую и любящую.

Но никто не появился.

Мы были одни.

— Я сделал очень много того, чего нельзя простить. — Взгляд Гила вспыхнул ненавистью к себе. — В том числе позволил тебе вернуться в мою жизнь. В тот момент, когда ты появилась, я должен был тебя прогнать. Должен был причинить тебе боль, если бы это означало, что ты никогда не вернешься.

— Ты не смог бы удержать меня на расстоянии. Я не могу уйти, когда ты...

— Я говорил тебе, что твоя доброта тебя погубит, — прервал меня Гил, его голос был странным и хриплым, полным страдания. — Я всегда ставил тебя выше всех. Я бы сделал для тебя все, О, был бы кем угодно, боролся бы со всем...но в этом ты не можешь быть первой.

— Я никогда не просила быть первой.

— Нет, конечно, ты не просила, — вспыхнул он. — Ты никогда не ожидала, что кто-то будет любить тебя больше всего на свете. Тебе бы даже в голову не пришло, что ты можешь быть настолько дорогой, настолько желанной... особенно после таких родителей, которые относились к тебе так, словно ты была помехой.

— Гил... — Мое сердце заколотилось о ребра. — Прекрати.

— Ты не просила быть первой, но ты была. Я ставил тебя на первое место. Я не хотел, чтобы тебе причинили боль. Я делал все, что мог, чтобы люди не отняли у тебя желаемое, потому что ты заслуживала, чтобы за тебя боролись. Чтобы о тебе заботились так же, как ты заботилась об остальных.

На глаза навернулись слезы.

— Так вот что ты сделал? Ты ушел, чтобы... меня защитить?

Гил напрягся, в его взгляде сверкнуло горе.

— Это не имеет значения.

— Нет. Не останавливайся. Скажи мне!

Его взгляд упал на мою лежащую на земле фотографию.

— Сейчас это не имеет значения. — Энергия Гила стекала по ногам и впитывалась в землю, оставляя его подавленным и трагичным. — Время вышло. Нам нужно зайти внутрь.

— Отпусти меня домой. — У меня участился пульс. — Что бы ты ни надумал делать, ты этого не сделаешь. Гил, пожалуйста.

Он прерывисто вздохнул.

— Я говорил тебе, что со мной небезопасно, О. — Он не смог скрыть душевную боль. — Может, теперь ты мне поверишь.

— Я не позволю тебе сделать то, что, как мне известно, тебе не свойственно!

Он потянулся ко мне.

— Жаль, что не все так просто.

Я отшатнулась; развернулась, чтобы убежать.

Но моя спина так и не оправилась от идиотской попытки потанцевать. Колени не поддавались. Мое разбитое и собранное по кусочкам тело уже не было гибким и стремительным, как раньше.

Я двигалась.

Но Гил двигался быстрее.

Он сомкнул руку на моем запястье, резко меня остановив.

— Я пытался помешать ему овладеть тобой. Я действительно пытался.

Другой рукой он обхватил мое горло, как будто мы были двумя влюбленными под звездами. Гил пробежал большим пальцем по моей шее, обжигая холодом и сотрясаясь от сожаления.

— Я сказал ему, что сделаю все, чего бы это ни стоило. Сделаю то, что отказывался делать. Заплачу любую цену. Стану рабом до конца своей богом забытой жизни. Все, лишь бы тебя защитить. — Он коснулся лбом моего лба, притянув меня к себе. — Я бы отдал все, чтобы тебя защитить, но его цена слишком высока. Вас обоих мне не спасти.

— О чем ты говоришь?

Я изо всех сил пыталась высвободиться, извиваясь в его объятиях. Но он был слишком силен. Слишком сосредоточен. Слишком потерян.

— О нем. О человеке, которому принадлежат мое сердце и душа.

— Кто это?

— Это