будут. Погрузят тебя грузом 400, и полетишь в Кандагар к сестричкам. Это тебе не пьяный узбек с клизмой.

Сергей то и дело впадал в забытье, его охватила невероятная слабость. Но понимать и соображать он не перестал. Отарбек вернулся, волоча за собой РПК.

— А то думал, что он замолчал? Нет его, нашего Козлика.

Сергей закрыл глаза, почему-то вспомнилось перепачканное, почти девичье лицо Козлова. Его охватила дикая, ослепляющая ярость:

— Помоги на позицию залечь.

— Сможешь?

— Я не 200-й.

Прислонившись к пулемету, он прикрыл глаза и почему-то ему вспомнилось дачное утро и заплаканное лицо Лилечки:

— Я не хочу твоих слез, Лилечка, — застрочил его пулемёт.

— Зашевелились гады, — орал Отапбек. Время замедлилось. Он заметил, как два бойца на пригорке перестали подавать признаки жизни. Вокруг него валялись расстрелянные рожки, Отарбек отвалил от себя пулемёт:

— Где чертовы вертушки? У меня все…

— Только в плен не сдавайся, медицина! Приказываю!

— Обижаешь, лейтенант, — он показал гранату.

— У меня Стечкин, я еще постреляю, — Сергей сжал зубы, подползают все ближе, но он видел, что душманы бояться приближаться к узбеку. Знают, что шурави не сдаются живыми. Прогремел взрыв, разметав тела медика и душманов.

— Теперь моя очередь, — он дал очередь из пистолета, и уже когда увидел рядом с собой лица

перекошенных злобой бородачей, выстрелил себе в сердце.

Он услышал странный шорох, как будто взмах голубиных крыльев, ветер пахнул на него, озарил мягкий свет. Сергей увидел над собой лицо. Оно было прекрасно: юношеское, почти ангельское, тонкое с прозрачной кожей и огромными глазами, глубоко искрящимися и излучающими покой. Что-то отражалось в них, как в темных зеркальных очках: какая-то зелень, голубая вода, он, Сергей, в белой расстёгнутой рубашке, её шёлк трепетал на ветру.

— Ты похож на рядового Козлова — голос лейтенанта звучал гулко в пустоте.

— Я принял его облик — голос в ответ звучал, как музыка.

— Не молчи, говори еще. Ты прекрасно звучишь, — вздохнул Сергей.

— Я не могу говорить, я думаю, ты слышишь мои мысли — раздался птичий шорох крыльев, сверкнули искорки в глазах.

— Что это за свет? Я такого никогда не видел.

— Свет невечерний…, не слышал о таком?

— Нет, не слышал. Это как? Не вечерний, не утренний?

— Неугасимый, не каждый его видит.

— Все-таки, кто ты? Рядовой Козлов погиб, я просил не брать на задание срочников.

— Я — твой Ангел-хранитель, оберегаю тебя с момента твоего крещения.

— А я крещен?

— А как же! Мама твоя и бабушка постарались. Что бы мы без них делали. А ты как в Афгане оказался? Помнишь? — сверкнули глаза-блюдца.

— Я пошёл за другого, у него мать болела.

— Не ври сам себе, даже я все знаю, не то что Михаил.

— Какой такой Михаил? Из второй роты?

— Архистратиг Михаил, наш главком.

— Тоже ангел?

— Архангел. Тебе пришлось жениться, чтобы помочь девушке, она забеременела от другого. Её отец — генерал женил тебя на ней, и ты должен быть с ней и чужим ребенком в Германии. Тёпленькое местечко… Почему ты сбежал?

— Не мучь меня, я не знаю почему… Я не могу позволить никому так с собой обращаться, я попросился в Афган сам.

— Зачем? Я оберегал тебя, ты на ней всё равно женился.

— А можно было обойтись без унижений, как-то грубо получилось.

— По-другому не мог с тобой справиться, уж очень ты упёртый человек, вразумлений моих не слушал, прости.

Сергей помнил, как Илонка вызвала его в коридор. Прямо во время дежурства:

— Мне Макаров сказал, что ты — надёжный товарищ, и невесты у тебя нет, — начала генеральская дочь.

— Нет. — он улыбался, тогда Лили еще не было, она появилась позже. Илонка была чудо, какая хорошенькая, со вздёрнутым носиком, пухлыми губками. В расстегнутой дублёнке виднелся уже кругленький животик.

— Женишься на мне, а отец нас в Германию отправит.

— Нет, — Сергей продолжал улыбаться.

Ответ ей не понравился:

— Почему?

— Причины две: ты — не в моем вкусе, и в Германию я не собираюсь, — он улыбался.

— А если Родина пошлёт? — она кусала губки.

— Это ты-то — Родина? Я-то тебе зачем сдался, красотка, — он решил нахамить окончательно и приобнял её.

Получил по щеке красной щегольской перчаткой.

— Да или нет? — девчонка совсем оборзела.

— Нет, — он повернулся на каблуках и ушёл в класс.

— Я военный, была война. Это моё ремесло. Нет, лучше детей этих на убой посылать? Меня хотя бы пять лет учили.

— Хорошо излагаешь. Только ещё немножко напрягись, какая твоя настоящая причина? Не ври себе.

Через два дня вызвал его к себе начальник училища. Бравый вид курсанта, видимо, расстроил его, разговор был ему в тягость:

— Уважаю. Только прошу женись на ней, хотя бы фиктивно. Плачет, боюсь за ребенка, хоть и нагуляла, да своя кровь…

— Почему я?

— Отличник, красавец, а вдруг, сладится у вас? Одна ж у меня дочь… Карьеру сделаешь. А?

— Я так не могу.

— С отцом твоим говорил, он не против…

Сергей опустил голову.

Генерал был боевой, хороший был генерал.

— Может, подумаешь? — с надеждой сказал мужчина.

— Разрешите идти, товарищ генерал? — курсант еле стоял на ногах от волнения.

— Иди, сынок, иди. Подумай…

— Ну, что тут думать? — Макаров, его дружок, был во всем уверен. — Девчонка хороша, дочь генерала, ну немножко беременная.

— Макаров, ты себя слышишь? Откуда она меня узнала?

— У Люськи на фото разглядела.

— А ты сам, что, не хочешь карьеру?

— Хочу. Но мне Люська сразу яйца оторвёт.

Подставил значит, обормот, а ещё другом называется.

— Ты женился, как тебя просили… и поехал в Афган. Почему? Разве нельзя было служить в Германии? — спросил чудный голос.

— Да, женился… фиктивно, чтобы генералу помочь. А вообще, на гражданке много проблем, в армии всё просто: думать не надо, просто выполняй приказы, — признался Сергей.

— Захотел полегче, думать не надо. Так легче на войне?

— Нет, ещё трудней. От моего решения зависят жизни людей. Я пытался не исполнять тупых приказов. Оказалось, есть такие, — усмехнулся лейтенант.

— Отлично. Даже несколько солдат спас.

— Козлов погиб, сражался геройски, вот тебе и новичок! — сказал Сергей с болью в голосе.

— Не казни себя, ты — не Господь Бог. Кстати, за жену не волнуйся, она с тобой развелась и уже с другим в Германии, в составе ограниченного контингента войск.

— Я за неё никогда не волновался. Я Родине хотел служить, а не чужих баб обслуживать. А правда, что все погибшие в бою попадают в рай?

— По-разному бывает, это Михаил решает, у него в руках весы.

— Это ничего, что я