застрелился?

— Последним патроном? Да уж, еще один грех на твою душу. А ведь мне просить за тебя у главкома, — лицо юноши не выражало досады или огорчения, оно всё также лучилось светом доброты.

Но вряд ли Михаил тебя осудит за это, слишком страшны примеры, которые ты видел. Вы с парнями договорились в плен не сдаваться?

— Да, это наше решение. Санитар наш себя и еще троих душманов подорвал. Это была моя граната, он у меня её забрал, когда перевязывал ногу. Но у меня пистолет оставался. Вот так. Отстреливался до конца. Только не пойму, зачем ты здесь? Ведь ты меня не сохранил.

— Я не только тело твоё оберегаю, но больше душу.

— Ты хочешь сказать, что испытывал меня?

— Можно и так сказать.

— Я прошёл твои испытания?

— Не все, есть кое-что ещё. Понимаешь, ты немного промахнулся, сердце у тебя чуть правее. Ты теперь между жизнью и смертью.

— Значит, я могу жить? Что я должен сделать?

— Стечкин тебе здесь не поможет… Помолись за себя.

— Я не знаю ни одной молитвы.

— Ты всё время врёшь себе, ты можешь больше, чем думаешь. Мать научила тебя двум молитвам — вспоминай.

Сергей стал мучительно вспоминать материнский голос, её слова и пение в его детстве. С ужасом думая, что теперь всё зависит от его памяти, которая так опрометчиво спрятала самые важные знания куда-то на задворки сознания.

Слова вспоминались с трудом, но нечем было их произносить, нельзя было в мольбе сложить руки, нельзя было упасть на колени — ничего не было, кроме непроизносимых слов, возникающих в его воспаленном мозгу.

И когда, казалось, его покинули силы, в свете невечернем блеснули зеленоватые крылья Архангела. Окутанный красным плащом с зерцалом в левой руке, он грозно осматривал горизонт, сжимая в натруженной руке воина заветное копьё. Ноги его попирали Вселенское зло, которое было побеждено.

Теперь поле битвы — души людей, каждого.

Свято́й Архистрати́г Бо́жий Михаи́л, молниено́сным мечо́м твои́м отжени́ от мене́ ду́ха лука́вого, искуша́ющего и томя́щего мя. Ами́нь.

Тела 200-х закинули в вертушку.

— Эй, шурави, вы кого мне подложили? Он же живой, — кричал бортач из вертушки. На груди одного из них расползалось алое пятно.