начала сдаваться. Но потом с новыми силами вдруг вбежала домой и своим потухающим, измотавшим ее плачем напугала мать. Плачущее лицо ребенка больно колет в сердце любого живого человека. Мать подхватив куртку, на ходу пытаясь успокоить дочь заспешила на улицу. Как раз в этот момент с работы вернулся отец. Горе отразившиеся в глазах ребенка ударило и его. Потом они втроём ещё долго ходили уже под фонарями по темным полоскам тротуаров и искали беспечное, полюбившееся существо. Обессиленные, с тревогой ожидавшие завтрашний день, в котором уже не будет той чистой детской радости, они молчали. У девочки кончились силы. Она заснула у папы на коленях, свернувшись маленьким беззащитным щенком. Во сне последние остатки сил и надежды превращались в слова, и девочка устало шептала:

— Люси, где ты? Люси…

* * *

Щенок весело носился за звонкой толпой ребятишек, смешно подскакивая. Но силы кончались и он перестал успевать за детьми. Валило с лап. Он прилёг возле какого-то железного ящика и провалился в сон. Проснулся от холода, когда вокруг было тихо и темно, а от этого непривычно и боязно. Щенок побежал к пятну света под фонарем и дрожа уселся в центре. Холод и одиночество сковали, но бежать куда-нибудь он не решался. Хотелось скулить, от того, что привычный мир внезапно исчез, одиночество и холод обрушились на хрупкое создание.

Какая-то фигура приближалась к пятну света. Внутри разлилось тепло, когда щенок услышал знакомый голос.

— Люси, где ты? Люси…

Щенок узнал большого человека, и когда тот приблизился, почувствовал знакомый запах. Потом длинные теплые руки подняли в воздух и он очутился под курткой.

— Где же ты была, дурашка? Повезло всем нам… город не съел тебя.

Ещё через пять минут появился запах подъезда, а ещё через миг родное тепло квартиры, знакомый мир, где жили люди, чьим душам ты нужен.

* * *

Ольга дочитала. Она почувствовала, как чьи то теплые, добрые руки отобрали ее у темноты и холода и уже несут туда, где тепло, спокойно и чисто.