Несколько минут спустя я уже был одет и торопливо шагал рядом с Эко и в окружении четверых его рабов-телохранителей по тёмным улицам.

Приближающийся топот за спиной заставил меня обернуться. Какие-то люди пробежали мимо. Они несли факелы, и в их свете наши тени отплясывали на мостовой и стенах домов безумный танец.

Потом люди с факелами скрылись впереди, и снова стало темно. Я споткнулся о расшатавшийся камень и выругался.

- Нумины яйца! Надо было нам тоже захватить факелы.

- Нет, - ответил Эко. – Лучше пусть у моих людей руки будут свободны.

- Что ж, по крайней мере, у нас достаточно охраны. – Я окинул взглядом четверых рабов моего сына, окружавших нас плотным кольцом – один впереди, один позади, и по одному с каждой стороны. У них был вид хорошо тренированных гладиаторов – молодые, дюжие, решительного вида парни, настороженные, не упускающие ничего вокруг.

Хорошие телохранители дорого стоят, а уж на прокорм их приходится тратить целое состояние. Потому всякий раз, когда Эко прикупает ещё одного, его жена Менениа ворчит, что он зря переводит деньги, и лучше бы купить другого повара или другого учителя для детей. Но Эко неумолим. «Защита дома важнее, - говорит он. – В наше время без охраны нельзя». И он совершенно прав.

Я подумал о невестке и внуках в доме на Эсквилине.

- А как же Менениа и дети? – спросил я, стараясь не отстать. Быстрая ходьба согревала, но изо рта при каждом выдохе шёл пар. Мимо снова пробежали люди с факелами, и снова заплясали, удлиняясь, наши тени.

- С ними всё в порядке. Месяц назад я поставил новую дверь. Высадить её сможет разве что целая армия. И я оставил с ними двоих рабов, самых сильных.

- Сколько же у тебя теперь телохранителей?

- Всего шестеро – двое дома и четверо с нами.

- Всего шестеро? – Сам я до сих пор держал лишь одного единственного телохранителя – старого испытанного Белбо, которого оставил дома охранять Бетесду и Диану. Плохо лишь, что он действительно уже стар; а другие наши рабы вряд ли сумеют дать отпор, если дойдёт до погромов…

Я постарался отогнать недобрые мысли.

Опять приближающийся сзади топот. У этих факелов не было, и когда они поравнялись с нами, наши рабы, как по команде, сунули руки под плащи. Правило первое: опасайся людей, идущих ночью без факелов, ибо руки их свободны для кинжалов.

Но они пробежали мимо, не обратив на нас никакого внимания. Где-то впереди распахнулось окно в верхнем этаже, и голос прокричал.

- Аидова бездна! Что там стряслось?

- Они убили его! – отозвался один из тех, кто только что обогнал нас. – Подстерегли, зарезали, подлые трусы!

- Да кого убили?

- Клодия!

Человек в окне онемел на миг, а затем громко расхохотался. Заслышав смех, люди впереди остановились, как вкопанные.

- Плохо! – тихо сказал Эко. Я кивнул, но тут же сообразил, что он обращался не ко мне, а к рабам, для которых его слово послужило сигналом. Они теснее сомкнулись вокруг нас. Мы резко ускорили шаг.

- Ну и куда же вы так спешите? – Человек в окне едва мог говорить от смеха. – На пир боитесь опоздать?

Ответом ему был взрыв брани и гневные выкрики. Кое-кто уже стал искать камни. Даже на Палатине, в приличном квартале с хорошо мощёнными улицами и со вкусом выстроенными домами, попадаются расшатавшиеся, а то и валяющиеся просто так камни…

Смех в окне оборвался, сменившись вскриком.

- Уй! Вы, шлюхино отродье! – Ставни захлопнулись под градом камней.

Мы свернули за угол.

- Думаешь, это правда? – спросил я.

- Что Клодия убили? Скоро узнаем. Это ведь его дом – вон там, впереди? Смотри, сколько народу, и все с факелами. Потому-то я и выскочил из дому. Менениа заметила зарево и разбудила меня. Можно было подумать, что весь Палатин горит.

- И поэтому ты примчался? Испугался за старика отца?

Эко улыбнулся, но тут же снова помрачнел.

- У нас в Субуре на улицах не протолкнуться. На каждом углу кто-нибудь выступает с речью и собирает толпы народу. Люди стоят в дверях, шепчутся в подворотнях. Многие плачут, многие причитают в голос. И все идут на Палатин. Толпы поднимаются, как река во время дождей. И все твердят одно: Клодия убили.

Дом Публия Клодия – его новый дом, ибо он купил его и въехал лишь несколько месяцев назад – был одним из архитектурных чудес Рима. Или же одним из его архитектурных чудовищ. Всё зависело от точки зрения. Год от года дома богачей на Палатинском холме делались всё больше и роскошнее, поглощая маленькие дома, и соперничая друг с другом великолепием убранства. Особняк Клодия мог похвастаться стенами из цветного мрамора. При свете многочисленных факелов были отлично видны устроенные на склоне холма веранды с множеством колонн – из зелёного лакедемонского порфира; из египетского красного мрамора, испещрённого белыми крапинками, как шкура оленёнка; из жёлтого нумидийского мрамора с красными прожилками. Веранды эти, летом усаженные розами и оттого выглядящие теперь непривычно голо, окружали усыпанную гравием площадку перед домом. Тяжёлые железные ворота, обычно закрытые наглухо, стояли распахнутые настежь; но попасть внутрь нечего было и думать из-за множества громко причитающих плакальщиков, теснившихся на площадке. Те, кому не хватило места, стояли перед воротами.

Где-то за всей этой толпой, по ту сторону площадки, был вход в сам дом, раскинувшийся на вершине Палатинского холма, как маленький самостоятельный городок. Я знал, что с противоположной стороны есть ещё веранды и портики с многочисленными колоннами цветного мрамора. Дом вздымался перед нами, подобно небольшой горе из сияющего мрамора; освещённый изнутри и снаружи, застывший между затянутым тяжёлыми тучами небом и чадом от факелов.

- Ну, что, - обратился я к Эко, - мы узнали, что хотели. Клодия, скорее всего, и вправду убили, раз перед его домом собрались плакальщики. Ближе нам всё равно не пройти, так что давай-ка вернёмся по домам. В такое время лучше быть рядом с женой и детьми. Мало ли.

Эко кивнул, но, казалось, совершенно меня не слышал. Поднявшись на цыпочки и вытянув шею, он пытался разглядеть, что творится перед домом.

- Двери закрыты. Никто не входит и не выходит. Они просто толпятся и…

Внезапные выкрики прервали его.

- Дорогу! Дорогу!

Давка усилилась.