поселилась у старшего брата в посёлке Бор, где и окончила, наконец, среднюю школу. За год до начала войны она вышла замуж за военного моряка и вместе с ним уехала в Севастополь. В конце 1940 года Вера родила дочку Милочку.
Когда в 1941 году началась война, большинство детей, в том числе и её дочку, эвакуировали из Севастополя, который начал подвергаться длительной осаде. Муж Веры с первых дней войны сражался в числе доблестных моряков-краснофлотцев и в одном из боёв погиб. Сама она, окончив краткосрочные курсы медицинских сестёр, была направлена на корабль Черноморского флота, где и прослужила до конца войны. В начале 1945 года после ранения ей предоставили отпуск для свидания с дочерью, находившейся в одном из детдомов города Орджоникидзе. В этот же детдом в своё время Екатерина Петровна Алёшкина привозила детей, эвакуированных из Ленинграда.
Разговаривая с одной из воспитательниц, Вера случайно узнала об этом, спросила адрес и решила навестить сестру. От Орджоникидзе до Александровки всего около пятидесяти километров, попутного военного автотранспорта по дорогам Северного Кавказа, в том числе проезжавшего Муртазово и Александровку, двигалось много. Подвезти сержанта-медика, моряка, молодую женщину соглашался любой шофёр, и через три часа после принятого решения Вера уже была в станице.
Она разыскала сестру прямо в ларьке, где та в это время работала. Сёстры, не обращая внимания на окружающих, со слезами радости обнялись, Алёшкина сейчас же закрыла ларёк и повела Веру домой. Дома хозяйничала Эла, она узнала тётю Веру и тоже обрадовалась этой встрече.
Кате не терпелось показать сестре своих младших дочерей, находившихся в то время в школе, тем более что Вера могла побыть в Александровке только до вечера. Сёстры пошли вдвоём в бывшую квартиру Алёшкиных, где теперь находилась школа и учились девочки. Как раз началась перемена, они быстро разыскали Нину, поговорили с ней и отправились на поиски Майи. К своему ужасу, Катя застала следующую картину.
На пороге одной из комнат валялся довольно крупный мальчишка, верхом на нём сидела Майя и, вцепившись ручонками в его рыжие космы, тыкала его носом в пол, что-то сердито крича. Мальчишка, у которого из носа уже текла кровь, отчаянно визжал, а над ними, чуть ли не плача, стояла молоденькая учительница, безуспешно пытавшаяся разнять дерущихся.
Услыхав гневный голос матери, Майя оставила свою жертву, поднялась на ноги и, опустив голову, прислонилась к косяку двери. Рассерженная Катя, не слушая жалоб и причитаний перепуганной учительницы, взяла Майю за руку, подняла её валявшуюся сумку с книгами и сердито сказала:
— Пойдём, негодная девчонка, домой! Я с тобой поговорю! Вон тётя Вера приехала, что она о тебе подумает?
Майя, слабо сопротивляясь, поплелась за матерью, но, однако, продолжала сердито хмуриться и бормотать:
— А чё он маленьких обижает? Небось теперь не будет!
Когда эта группа, наконец, вышла за ворота школы, Вера не выдержала и, громко расхохотавшись, заявила:
— Ну, Катя, эта твоя дочка вся в меня! За себя, да и за других тоже, сумеет постоять. Ты уж её ради моего приезда не брани, пожалуйста. А этому рыжему дуралею так и надо, он ведь чуть не на голову выше Майки, а справиться с ней не сумел!
— Со мной ни один мальчишка в классе справиться не может, — последовал ответ.
Однако случай этот не прошёл безнаказанно. Пострадавший мальчишка оказался сыном одной из учительниц старших классов, та потребовала разбора драки на педсовете, и директор принял решение об исключении Майи Алёшкиной, как недисциплинированной девочки, тем более что она по возрасту ещё могла не ходить в школу.
После долгих просьб и уговоров Екатерины Петровны и вмешательства секретаря партийной ячейки завода, директор школы отменил своё решение, но всё же советовал Алёшкиной дочку из школы забрать и привести в следующем году. К многочисленным заботам Кати прибавилась ещё одна — контроль за поведением Майи. К чести последней надо сказать, что после описанного случая она, хотя и продолжала оставаться бойкой и задиристой девочкой, но таких грубых шалостей больше не повторяла.