Мы такие — чтобы сохранить своё достоинство, они — уже потеряли всякое человеческое достоинство.
Мы чистоплотны и ничем почти не пахнем, они грязны и неопрятны.
Мы незаметны и скрытны, они же — нарочито бросаются в глаза, не заметить их может только слепой.
Если нас, в общем, невозможно увидеть, то их просто стараются не замечать.
Мы от природы всегда чувствуем намерения людей вашего мира, заранее чувствуем опасность.
…Иногда, забавы ради, те из наших, кто помоложе, веселят себя играми с вашими при помощи всяких смешных штучек, кажущихся загадочными — стуков, скрытых быстрых движений, заигрываний с молодыми девушками.
Молодёжь, что поделаешь… Им всегда хочется порезвиться, не взирая на опасность погубить наш достоправный мир.
— Да, строго у вас! Как в монастыре…
(И я почему-то вспомнил, что Христос ведь тоже жил своей тайной ото всех жизнью, даже от апостолов).
— Мы по заветам живём. Заветы — это правила, которые каждый из нас обязан соблюдать. Но…
Нас всё меньше и меньше.
Если во времена протопопа Аввакума мы жили целыми семьями и во многих домах, если в лучшие времена нас было почти столько же, сколько и вас, то потом что-то разладилось, у нас появились свои отступники, которые не хотели жить нашей заветной жизнью.
Они стали уходить в ваш мир и селиться в отдалённых местах, но старались всё равно жить своей обособленной жизнью, образовывая свои тайные приходы и секты.
Но всякий длительный контакт с вашим миром приводит к невозможности сохранения наших непреложных ценностей и основного достоинства.
…Коррупция и необходимость подчиняться властям неизбежно делают своё дело.
Человек нашего мира от рождения и до смерти не способен кривить душой и солгать даже в мелочах.
Понимаете, чистая душа может сохраняться только при общении с такими же чистыми душой личностями. Это же очевидно!
«Интересно, кому они могут пожаловаться на таинственную жизнь, в которой они родились?» — подумал я, пытаясь осознать услышанное. — «Видимо, они просто однообразно горевали, не слыша слов и живя в своей личной тишине».
…Поэтому последнее по времени пополнение наших рядов произошло только в годы сталинских репрессий, — продолжал представитель спрятанного мира. — Правда, качество вновь пришедших в наш мир людей было уже не тем, которое было до этого. Но эти люди так искренне не хотели участвовать в построении вашего «светлого будущего», так очевидно основанного на всеобщей лжи, что мы не могли не принять их к себе.
Мы обучили их элементарным способам нашего существования, поставив лишь одно условие: не врать!
Их дети не обладали теми природными качествами, которыми обладали потомки первых людей нашего мира.
Их тела уже не могли вырабатывать мелкочастотную дрожь для достижения большей скрытности, а ваш мир постепенно оставлял всё меньше места нашему. Поэтому при первой же возможности все «новоприбывшие» вновь возвращались в пределы вашего лживого, но доступного мира.
…К тому же до нас стали доходить иноземельные люди со своими заветами, иноязычные даже, стали проникать к нам.
И жили с нами по правде и основному достоинству…
— А у Вас самого дети-то есть?.. — я почему-то решил перебить его стройное изложение событий.
Мне показалось, что он немного смутился, но ответил:
— Есть.
Пользуясь моей неподвижностью, гость из иного мира стал рассказывать о том, как они чувствуют и находят друг друга, какое это наслаждение — найти и спрятаться вместе с родственной чистой душой кого-нибудь из их мира.
А мне вдруг почему-то захотелось запустить в него каким-нибудь твёрдым предметом, наверное, чтобы окончательно убедить себя в том, что всё это происходит на самом деле.
Я даже стал высматривать подходящую вещицу на своём столе.
— По-моему, Вы хотите чем-то кинуть в меня.
Не пытайтесь этого сделать — я непременно увернусь, а вам станет стыдно, — неожиданно прервал он свои рассуждения.
— Нет, что Вы! Боже упаси! Даже не собирался, честно! — сказал я нечестно.
Мне показалось, что он ещё внимательнее стал рассматривать меня и после некоторого молчания довольно пафосно произнёс:
— Вы, живущие в этом мире, очень много лжёте ртом, лжётеглазами, лицом и телом, да всей своей жизнью, в конце концов…
И те, кто ходит в храм, и те, кто туда не ходит.
Мы ложь видим всегда, как грязь на белой скатерти. Чаще всего вся ваша любовь к себе, к ближним, даже к Богу, построена на лжи и самообмане.
Ближе всего она к обыкновенной и банальной любви к вещам. На самом деле, это не любовь — это страсть обладания.
Поэтому в ней нет высшего смысла и настоящего достоинства.
Смею заметить, что мы стараемся сохранить в себе именно настоящую любовь и настоящее человеческое достоинство…
— За дверьми, за шкафами и шторками? — зачем-то съязвил я.
— Да, в вашем мире, видимо, не осталось других мест для этого, кроме самых укромных и потаённых.
Ваш мир полностью построен на компромиссах с совестью.
Это его основа.
Причём построен таким образом, что вы разучились это чувствовать и понимать.
От этого непонимания — у вас все трагедии.
Все…
— Личные и мировые. Катастрофы и войны. Которые были и которые будут…
Мир, в котором даже маленькие дети, едва научившись понимать и говорить, по сути, тут же учатся лгать и лукавить, загрязняя и отравляя трепещущую нежную душу, заставляя заключать первые сделки с совестью.
Именно поэтому нашим предкам пришлось выстраивать этот тайный, параллельный вашему мир, а нам пришлось сохранять его, чтобы туда не проникла унылая и постыдная сущность вашего мира.
— Да, вы верно подумали:
«Мы могли бы легко зарабатывать избыточные миллионы, умея проникать во многие потайные места, а в потайных местах, как известно, обычно хранятся всякие тайны, в том числе икоммерческие, и политические…»
Но мы — уже другие…
Совсем другие.
Я даже не знаю, есть мы или уже нет?
В том смысле, как раньше.
