где-то здесь, за этими желтыми домишками на другом берегу Таманского залива чуть не утопили Лермонтова. Родственника мы не нашли, и мокрый капитан виновато разводил руками, пересиливая зубную боль:

— Ну надо же, сегодня у него выходной. Ну ничего — на станции Крым у меня дядя живет.

Вагон вдруг наполнился неизвестным мне сырым и соленым запахом, я долго не мог понять, откуда он, но по ласковой торжественности на лицах капитана-танкиста и каперанга понял, что это пахнет морем и сейчас я его увижу. И когда увидел, не сразу догадался, что это море. Азовское море штормило и показалось мне торосистым ледяным полем.

Поезд шел Чушской косой, волны подбегали бы к самым рельсам, если бы их не удерживала небольшая дамба. На приколе болтались рыбачьи лодки, и чайки качались на волнах, перелетая с места на место. Крым все приближался и полыхал драгоценным камнем в редких лучах солнца среди пасмурной синевы моря.

На станции Крым мы снова искали родственников капитана-танкиста, теперь уже втроем.

— В другой смене Астахов. — И капитан устало вытирал платком лоб.

— А его сын, Павел?

— Ушел в море. Вернется только через десять дней.

В проливе было сравнительно тихо. Уставшее на просторе море здесь шумело лениво и пенилось у бортов, словно густое пиво. Каперанг стоял на носу парома и всматривался в горизонт, где маячили рыболовецкие суда.

— Вот по этим местам я бегал мальчишкой, — волновался капитан-танкист. — Вон через ту гору бегал в Керчь — продавать рыбу. Все ходы и выходы знал. Неохота сидеть на уроке, уйдем на лодке через пролив, а это ни много ни мало — пять километров. В сорок первом мне было семнадцать, когда я отсюда ушел на фронт…

— Райская земля, — сказал кто-то сзади.

— В сорок втором здесь легли три наши армии, — зло ответил ему другой, с большим шрамом на лбу.

Как только паром подошел к причалу, каперанг перемахнул через борт и крикнул мне:

— Побежали! Стоянка будет долгой. Пока с парома стащат да сцепят, минут двадцать пройдет.

Ветер рвал полы пальто, срывал шапку; охваченный внезапной радостью, я бежал за каперангом и захлебывался упругим морским воздухом. Каперанг взял у ребятишек две удочки, мы сели на корточки, и он учил меня таскать из щелей причала черных бычков. Он вытаскивал их одного за другим, еле успевая нанизывать на крючок кусочки хамсы. У меня дело не клеилось, и он, как мальчишка, радовался каждому пойманному мной бычку.

— Люблю ловить рыбу, — кричал он мне сквозь ветер, когда мы, бросив удочки, бежали за уже сформированным поездом. — Особенно у Херсонеса или за Балаклавой.

В Керчи мы накупили у старух помидоров, тарани, хамсы и запивали все это терпким крымским вином. Капитан-танкист бегал по вокзалу, искал свою племянницу, продавщицу киоска «Союзпечати», у которой как раз был обеденный перерыв. На древнем холме Митридате, у памятника павшим десантникам, пылал Вечный огонь, и рядом с древней крепостью были видны следы минувшей войны.

Во Владиславовке капитан-танкист сошел. Дальше до санатория ему нужно было добираться на автобусе. Мы помогли ему вынести чемодан.

— После санатория в третий раз будут ломать. Уже надоело, — виновато сказал он.

— Держись, капитан, — все будет хорошо, — положил ему руку на плечо Иван Максимович.

— До свидания! — сказал я.

Каперанг молча пожал ему руку.

Поезд тронулся, и мне было грустно: я впервые подумал, что могу больше не встретить этого человека.

В Симферополе сошел Иван Максимович. Его окружили друзья, и он сразу забыл о нас. Мы с каперангом стояли в стороне с его чемоданом и неловко улыбались. И это еще больше сблизило нас-

В Севастополе мы вместе доехали на трамвае до площади Нахимова. Несколько минут шли рядом и остановились на углу.

— Вам куда? — спросил каперанг.

— Туда, — показал я в сторону Большой Морской улицы.

— А мне туда, — махнул он в противоположную сторону.

Каперанг вынул сигареты, мы закурили. В темноте, невидимое, глухо шумело море. И никто из нас не решался уйти первым.

— Ну что ж, до свидания! — сказал наконец каперанг и протянул мне руку. — Через день ухожу в море.

И по тому, как он это сказал, я понял, как сильно он любил море.

Через день я поехал в Херсонес. Словно завороженный, бродил по раскопкам. На развалинах античного города было пустынно и тихо. Было ощущение, чго время здесь давно остановилось, и больше некому качнуть маятник часов. На неровных холмах обвалившихся стен старухи собирали грибы.

Я ходил по улицам, которые когда-то были шумными, останавливался на площадях и перекрестках. Рядом шумело море, ветер качал метелки старой полыни на холмах, похоронивших город; я глох и немел от странной тишины и совершенно потерял счет времени.

К вечеру, уставший от избытка неожиданных впечатлений, спустился к морю, где была древняя гавань. Здесь ожидали корабли, и не всегда они возвращались. Превозмогая резкую боль в глазах, я смотрел в синеву. Она немного успокаивала. Я не ожидал, что встреча с древностью будет такой трудной. Древность угнетала и тупо давила виски.

Волны с грохотом обрушивались на крутой берег, пушечными выстрелами лопались в волноприбойных нишах, обдавали меня горькой водяной пылью и, пенясь, с шорохом откатывались назад. Море выбрасывало к моим ногам обкатанные черепки пифосов. Присмотревшись, я увидел, что почти весь берег вокруг меня покрыт такой галькой. Фундаменты некоторых домов обрывались прямо в море. Берег изменился за прошедшие века, море медленно, но постоянно разрушало его, по песчинкам уносило и прятало вместе с развалинами города и их тайнами в своих глубинах.

А море осталось то же. И все так же катило волны, Древнее море. Мне казалось, что в зыбкой лазури я сейчас увижу широкогрудые корабли греков. Но вместо них из-за берега показались серые эсминцы. Они уходили в открытое море, настороженно вращая радарами. Я вспомнил каперанга, моего случайного спутника. Возможно, он был сейчас на одном из них. И я подумал, что мы с ним не просто случайные попутчики, мы прожили вместе целых трое суток, и мне не безразлична его судьба. Как и судьба Ивана Максимовича, и капитана-танкиста, и всех других, с кем меня когда-то сводила дорога. Потому что и он, и я, и все мы вместе связаны невидимой, но прочной нитью ответственности за себя, за других, за свое поколение, за все то, что вокруг нас происходит, за время, в которое мы живом.

И зачем-то я вспомнил Саяны несколько лет назад. Пять дней мы жили у геодезистов на Кизире. Их было только двое: Георгий Иванович и Юра. С Юрой мы несколько раз ходили на охоту. Он мне рассказывал историю своей грустной