- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (6) »
загипнотизированный, я смотрел, пока меня не пробудил резкий порыв зародившегося во тьме ветра. Пальцы онемели от холода. Входя в дом, я последний раз взглянул на небо. Поражающий Ригель — да; но мое внимание приковал другой феномен на севере. Точка света вспыхнула ярче окружающих звезд. Сперва я решил, что это проходящий самолет, но ее положение оставалось постоянным. Не желая верить, зная вероятность такого события, я вынужден был признаться себе, что это сверхновая.
Я немало чего повидал за пять десятилетий. И все же, глядя на небо, я почувствовал себя испуганным дикарем, дрожащим в звериных шкурах. И зубы мои стучали не только от холода. Я хотел спрятаться от вселенной. Дверь в дом была, к счастью, незаперта — я не смог бы вставить ключ в замок. Наконец я перешагнул через порог и включил весь свет, отрекаясь от двух звездных костров, пылающих в небе.
Уролог оказался суровым человеком по имени Шарп, встретившим меня, как встречал, я подозреваю, всякий научный образчик, появляющийся в его лаборатории. Он читал некоторые мои книги, и я по достоинству оценил его полное отсутствие уважения к старшим или знаменитостям. — Вы не будете темнить? — спросил я. — Можете на это рассчитывать. И тут не обошлось без проклятой урологической процедуры с пальцем. Когда я наконец оказался в состоянии взглянуть на врача вопросительно, он медленно кивнул и произнес: — Есть узелок. Затем последовала серия анализов крови на содержание какого-то энзима под названием «фосфотаза». — Повышенное, — сказал Шарп. В заключение мне предстояло принять цитоскоп; сияющую металлическую трубку введут в мочеиспускательный канал и возьмут пробу хирургическими щипцами. — Если биопсия покажет злокачественную опухоль… — Я не могу отвечать на молчание. — Перестаньте, — сказал я. — До сих пор вы говорили прямо. Какова вероятность излечения злокачественной опухоли? Вид у Шарпа был несчастный с момента моего прихода. Сейчас он выглядел еще более несчастным. — Не моя специальность, — отрезал он. — Зависит от многих факторов. — И все-таки? — Тридцать процентов. И вовсе никаких шансов, если есть метастазы. При этих словах его глаза встретились с моими; потом он занялся микроскопом. Несмотря на анестезию, мой член горел словно в адском огне.
Наконец, в ночь второй сверхновой, я дозвонился Джеки Дентон. — Я думала, что вчера у нас был сумасшедший дом… Посмотрел бы ты сейчас. У меня одна минута. — Я лишь хотел удостоверить. Я видел, как она взорвалась. — Тебе повезло. Все в обсерватории наблюдали за Ригелем… — В наш разговор ворвались гудки. — Ник, ты слушаешь? — Кому-то нужна линия. Скажи мне только: это самая настоящая сверхновая? — Самая настоящая. И всего в девяти световых годах. Сириус А. — Восемь и семь десятых, — машинально поправил я. — И что это повлечет? — Каковы следствия? Не знаю. Пока думаем. — У меня сложилось впечатление, что она прикрыла трубку рукой; потом снова раздался ее голос: — Послушай, мне надо идти. Крис рвет и мечет. Позже поговорим. — Ладно. — Мертвая линия донесла до меня шипение всего водорода вселенной на волне 21 сантиметр. Затем раздались гудки, и я положил трубку.
Аманда казалась расстроенной. Она дважды пролистала какие-то бумажки — очевидно, результаты моих анализов. — Ну, — сказал я с противоположной стороны стола, с места пациента. — Выкладывай.
— Мистер Ричмонд? Николас Ричмонд? — Слушаю. — Говорит миссис Кюрник, авиакомпания «Транс-запад». Я звоню из Денвера. — Да? — Ваш номер мы узнали из квитанции за телефонный разговор, оплаченный Лизой Ричмонд… — Это моя жена. Я ожидаю на днях ее приезда. Она попросила вас известить меня? — Мистер Ричмонд, ваша жена находилась на борту рейса № 903, Денвер — Портленд. — Ну? Что случилось? Она больна? — Произошел несчастный случай. Наступившее молчание сдавило мое горло. — Тяжелый? — Самолет разбился в десяти милях от Гленвуд-Спрингс, штат Колорадо. Прибывшие спасательные партии сообщили, что живых нет. Примите наши соболезнования, мистер Ричмонд. — Живых нет? — пробормотал я. — То есть… — Поверьте, мы сделали все, что могли. Если ситуация как-то изменится, мы немедленно сообщим. — Благодарю, — машинально выдавил я. Мне показалось, что миссис Кюрник хотела что-то добавить, но после короткой паузы она сказала лишь: — Спокойной ночи. Смерть моя наступила в снежных горах Колорадо.
— Биопсия показала злокачественную опухоль, — произнесла Аманда. — Что ж, — промолвил я. — Плохо. — Она кивнула. — Каковы мои перспективы? Искореженные куски металла словно клыки вонзились в заснеженный склон горы. Мой случай необычен лишь относительно. По словам Аманды, рак простаты — наказание мужчинам за хорошее во всех прочих отношениях здоровье. Избегнув других опасностей, мужчина двадцатого века расплачивается простатой. В моем случае расплата наступила на двадцать лет раньше срока; просто не повезло. При условии, что рак еще не дал метастазы, существовало несколько возможностей. Но Аманда не надеялась на химиотерапию или радиологию. Она предложила радикальную простатоктомию. Остывающий металл трещал и шипел в снегу; потом все стихло. — Я бы не предлагала, если бы у тебя не было впереди много ценных лет. Пациентам пожилого возраста это обычно не рекомендуется. Но общее состояние у тебя хорошее; ты выдержишь. — И? — подсказал я. — Ты отлично понимаешь. Я не возражал против отключения семенных канатиков — мне давно следовало это сделать. В пятьдесят один можно хладнокровно принять стерильность. Но… — Половые дисфункции? Импотенция? — вымолвил я, и мой голос задрожал. — Я не могу пойти на это. — Уж будь уверен, сможешь, — твердо заявила Аманда. — Сколько я тебя знаю? — И сама ответила на свой вопрос: — Долго. Достаточно, чтобы понять, что для тебя главное. Я молча покачал головой. — Послушай, черт побери, смерть от рака хуже! — Нет, — упрямо произнес я. — Может быть. Это все? Это было не все. Я должен был лишиться мочевого пузыря. — Из меня будут торчать трубки? Если я выживу, то остаток жизни мне предстоит таскать пластиковый мешок для стока мочи? — Ты представляешь все чересчур мелодраматично, — тихо сказала Аманда. — Но я прав? После паузы: — По существу, да. На меня обрушилась вся эта ужасная отвратительная несправедливость. — Нет. Нет, черт побери. Выбор принадлежит мне. Так я жить не стану. Когда я умру, мои
Уролог оказался суровым человеком по имени Шарп, встретившим меня, как встречал, я подозреваю, всякий научный образчик, появляющийся в его лаборатории. Он читал некоторые мои книги, и я по достоинству оценил его полное отсутствие уважения к старшим или знаменитостям. — Вы не будете темнить? — спросил я. — Можете на это рассчитывать. И тут не обошлось без проклятой урологической процедуры с пальцем. Когда я наконец оказался в состоянии взглянуть на врача вопросительно, он медленно кивнул и произнес: — Есть узелок. Затем последовала серия анализов крови на содержание какого-то энзима под названием «фосфотаза». — Повышенное, — сказал Шарп. В заключение мне предстояло принять цитоскоп; сияющую металлическую трубку введут в мочеиспускательный канал и возьмут пробу хирургическими щипцами. — Если биопсия покажет злокачественную опухоль… — Я не могу отвечать на молчание. — Перестаньте, — сказал я. — До сих пор вы говорили прямо. Какова вероятность излечения злокачественной опухоли? Вид у Шарпа был несчастный с момента моего прихода. Сейчас он выглядел еще более несчастным. — Не моя специальность, — отрезал он. — Зависит от многих факторов. — И все-таки? — Тридцать процентов. И вовсе никаких шансов, если есть метастазы. При этих словах его глаза встретились с моими; потом он занялся микроскопом. Несмотря на анестезию, мой член горел словно в адском огне.
Наконец, в ночь второй сверхновой, я дозвонился Джеки Дентон. — Я думала, что вчера у нас был сумасшедший дом… Посмотрел бы ты сейчас. У меня одна минута. — Я лишь хотел удостоверить. Я видел, как она взорвалась. — Тебе повезло. Все в обсерватории наблюдали за Ригелем… — В наш разговор ворвались гудки. — Ник, ты слушаешь? — Кому-то нужна линия. Скажи мне только: это самая настоящая сверхновая? — Самая настоящая. И всего в девяти световых годах. Сириус А. — Восемь и семь десятых, — машинально поправил я. — И что это повлечет? — Каковы следствия? Не знаю. Пока думаем. — У меня сложилось впечатление, что она прикрыла трубку рукой; потом снова раздался ее голос: — Послушай, мне надо идти. Крис рвет и мечет. Позже поговорим. — Ладно. — Мертвая линия донесла до меня шипение всего водорода вселенной на волне 21 сантиметр. Затем раздались гудки, и я положил трубку.
Аманда казалась расстроенной. Она дважды пролистала какие-то бумажки — очевидно, результаты моих анализов. — Ну, — сказал я с противоположной стороны стола, с места пациента. — Выкладывай.
— Мистер Ричмонд? Николас Ричмонд? — Слушаю. — Говорит миссис Кюрник, авиакомпания «Транс-запад». Я звоню из Денвера. — Да? — Ваш номер мы узнали из квитанции за телефонный разговор, оплаченный Лизой Ричмонд… — Это моя жена. Я ожидаю на днях ее приезда. Она попросила вас известить меня? — Мистер Ричмонд, ваша жена находилась на борту рейса № 903, Денвер — Портленд. — Ну? Что случилось? Она больна? — Произошел несчастный случай. Наступившее молчание сдавило мое горло. — Тяжелый? — Самолет разбился в десяти милях от Гленвуд-Спрингс, штат Колорадо. Прибывшие спасательные партии сообщили, что живых нет. Примите наши соболезнования, мистер Ричмонд. — Живых нет? — пробормотал я. — То есть… — Поверьте, мы сделали все, что могли. Если ситуация как-то изменится, мы немедленно сообщим. — Благодарю, — машинально выдавил я. Мне показалось, что миссис Кюрник хотела что-то добавить, но после короткой паузы она сказала лишь: — Спокойной ночи. Смерть моя наступила в снежных горах Колорадо.
— Биопсия показала злокачественную опухоль, — произнесла Аманда. — Что ж, — промолвил я. — Плохо. — Она кивнула. — Каковы мои перспективы? Искореженные куски металла словно клыки вонзились в заснеженный склон горы. Мой случай необычен лишь относительно. По словам Аманды, рак простаты — наказание мужчинам за хорошее во всех прочих отношениях здоровье. Избегнув других опасностей, мужчина двадцатого века расплачивается простатой. В моем случае расплата наступила на двадцать лет раньше срока; просто не повезло. При условии, что рак еще не дал метастазы, существовало несколько возможностей. Но Аманда не надеялась на химиотерапию или радиологию. Она предложила радикальную простатоктомию. Остывающий металл трещал и шипел в снегу; потом все стихло. — Я бы не предлагала, если бы у тебя не было впереди много ценных лет. Пациентам пожилого возраста это обычно не рекомендуется. Но общее состояние у тебя хорошее; ты выдержишь. — И? — подсказал я. — Ты отлично понимаешь. Я не возражал против отключения семенных канатиков — мне давно следовало это сделать. В пятьдесят один можно хладнокровно принять стерильность. Но… — Половые дисфункции? Импотенция? — вымолвил я, и мой голос задрожал. — Я не могу пойти на это. — Уж будь уверен, сможешь, — твердо заявила Аманда. — Сколько я тебя знаю? — И сама ответила на свой вопрос: — Долго. Достаточно, чтобы понять, что для тебя главное. Я молча покачал головой. — Послушай, черт побери, смерть от рака хуже! — Нет, — упрямо произнес я. — Может быть. Это все? Это было не все. Я должен был лишиться мочевого пузыря. — Из меня будут торчать трубки? Если я выживу, то остаток жизни мне предстоит таскать пластиковый мешок для стока мочи? — Ты представляешь все чересчур мелодраматично, — тихо сказала Аманда. — Но я прав? После паузы: — По существу, да. На меня обрушилась вся эта ужасная отвратительная несправедливость. — Нет. Нет, черт побери. Выбор принадлежит мне. Так я жить не стану. Когда я умру, мои
- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (6) »