надзиратель, но положила полжизни на мое воспитание.

– Она была властной каргой и не отпустила вас учиться в приличную школу.

Уорд поморщился. Внешне бабушка Монтгомери выглядела суровой и жесткой, но сердце у нее было достаточно мягкое, чтобы понять, как несчастен мальчик, которого бесконечно изводят одноклассники.

– Она думала, что так для меня будет лучше.

– А если бы вы ходили в школу, то могли бы поступить в Гарвард.

– Я и так мог, Роб, но меня позвало море, а не Гарвард. Тут я бабушку разочаровал, о чем до сих пор сожалею. Ей в жизни пришлось пережить слишком много разочарований.

– Каких разочарований? Ей достаточно вас пальцем поманить!

– Тебе бы понравился сын, похожий на моего отца, Роб?

Роб задумался.

– Нет, сэр, – наконец ответил он. – Возможно, вы и правы. Но с вами у нее все получилось отлично.

Роб замолчал, а Уорд унесся мыслями в свое детство. С младенчества он проводил каждое лето с бабушкой в Нью-Порте, а с двенадцати лет постоянно жил с ней в Нью-Йорке Наверняка перспектива воспитывать внука мало прельщала бабушку, однако она ни разу не поколебалась в своем решении. Улыбнувшись, Уорд вспомнил ее редкие теплые объятия и желатиновые конфеты, которые бабушка молча совала ем в карман за хорошо выполненную работу. Нужно выкроить время и навестить ее.

– Как твоя поездка в Вустер, Роб? Брат наконец женился?

– Да, сэр, – ответил Роб. – Но вас там не хватало.

– Но ведь ты принес мои извинения? Объяснил, что мне пришлось заниматься делами?

Роб кивнул:

– Они все поняли.

– Конечно, поняли. В их жилах течет кровь Монтгомери – бостонская кровь. Нет человека, родившегося в Бостоне, который не понял бы правило «дело превыше всяких удовольствий».

Они приближались к пристани, и мягкий, пряный запах океана защекотал нос. Еще один поворот, и океан раскинулся перед ними, серый, с белыми барашками, и в нем отражается небо. Уорд несколько раз глубоко вдохнул. Как всегда, соленый воздух заставил кровь быстрее бежать по жилам, а плеск волн показался сердцу песней. Уорда охватила острая тоска. Прошло два года с тех пор, как он бросил якорь, но он до сих пор тоскует по морю так же сильно, как и в тот день, когда в последний раз сошел на берег с «Морской цыганки».

Роб натянул вожжи, и экипаж остановился перед конторой Уорда, Монтгомери взял шляпу и трость.

– Роб, пойдем со мной. Если я не ошибаюсь, тебе будет интересно это увидеть.

Они поднялись по лестнице, прошли через склад и кабинет Роба и вошли в кабинет Уорда. Уорд скользнул взглядом по комнате.

– Холодно. Может, я… – Роб посмотрел на маленькое окно. – Сэр! Окно разбито! Вас ограбили!

Уорд подтвердил:

– Совсем незначительно. Совок угля, немного заварки и вот, видишь? Банка пустая. – Он кивнул на банку, в которой хранил желатиновые конфеты. – Вчера вечером я оставил на столе коробку сливочной помадки. Похоже, она тоже исчезла, – произнес Уорд, заглянув в корзинку для мусора. – Здесь пустая коробка и то, что осталось от оконного стекла.

– Вы же не любите помадку. – Тут глаза Роба расширились. – Оконное стекло, сэр? В мусоре?

– Похоже, это очень аккуратный воришка, – медленно ответил Уорд. Эта аккуратность его обеспокоила.

– Аккуратный воришка?

– Да. За последние пять дней я чинил это окно трижды. Всякий раз одно и то же. Он разбивает окно, разжигает огонь, съедает мои желатиновые конфеты и выпивает пару чашек чая. Перед тем как уйти, он сметает осколки, моет чашку и ставит на место чайник.

– Я немедленно сообщу в полицию, – угрюмо сказал Роб. Уорд покачал головой. Понятно же, что этот вор – просто какой-то бездомный мальчишка.

– Не сейчас, Роб. Пусть он и бродяга, но все же относительно честный.

– Честный! Это же вор!

– Он таскает только еду и уголь. В этом ящике у меня хранятся сто долларов, и ящик не заперт. Воришка не прикоснулся ни к деньгам, ни к раме на портрете бабушки, ни к золотому пресс-папье. Хоть он и в отчаянном положении, но ни разу не взял ничего сверх необходимого.

– Ладно, – сказал Роб. – Не будем его арестовывать, просто поставим запирающиеся ставни и выбросим ключ за окно, по крайней мере, убережем вас от расходов по установке стекла.

– Отличная мысль, но я решил его поймать, – ответил Уорд, и желудок словно заплясал веселую джигу. Прошли месяцы, а может, и годы с тех пор, как он позволял себе что-то хотя бы вполовину такое же волнующее. – Конечно, это всего лишь бездомный бродяжка. Одному Богу известно, сколько их в Бостоне. Капитану Арнольду как раз нужен юнга. Мы устроим бродяжку на работу и будем вычитать из жалованья за стекло. За конфеты с него брать мне совесть не позволит.

– Так вы оставили помадку специально для него?

– Парнишке нужно что-нибудь посущественнее, чем желатиновые конфеты.

– Сэр, но вы же не можете спасти всех бездомных бродяжек в Бостоне, даже если бы у вас были на это деньги!

– Не могу, но хотя бы этого спасу. Он мне нравится. Он упрям. – Уорд сел за стол, приготовившись к долгому рабочему дню. – Он забирается только в мою контору. Я собираюсь поймать его сегодня ночью. Ты со мной, Роб? Мне потребуется помощь.

– Сегодня вечер Папанти. Там будут мисс Кабот и мисс Кёртис. Если пропустите – рискуете оскорбить Папанти и миссис Оутис. И лишиться абонемента.

– Проклятие! – Уорд с отвращением вздохнул. – Иногда я думаю, а стоит ли этот абонемент таких усилий. Этот чертов скрипичный смычок Папанти меня здорово раздражает. Мой дед потерял руку, сражаясь против английской тирании, а что происходит в Бостоне спустя каких-то семьдесят лет? Мы позволили итальянскому тирану распоряжаться нашей светской жизнью!

Роб ухмыльнулся:

– Вы уже достаточно хорошо выучили правила, сэр. А лишение абонемента, особенно сейчас, когда подумываете о женитьбе, будет для вас серьезным неудобством.

– Иной раз я думаю, что серьезным неудобством будет женитьба, – проворчал Уорд.

– Нет, если вы думаете о чести семьи.

Честь семьи, подумал Уорд, – это все равно что камень долга, угнездившийся в его груди. Когда-то имя Монтгомери было весьма уважаемым, но отец его очернил, а заодно истощил состояние. Давным-давно Уорд решил, что для него дело чести восстановить и то и другое, поэтому провел лучшие годы своей юности, изучая дело своих предков, работая сначала матросом, а потом став капитаном. Теперь, сделавшись сухопутным человеком, он днем управлял бизнесом, а по вечерам обхаживал светское общество Бостона, пуская в ход свои безукоризненные манеры и занимаясь благотворительностью. Состояние восстановлено, к семье вновь относятся благосклонно. Но чтобы имя Монтгомери снова оказалось среди элиты Бостона, ему нужно