что-то, по мере того как она растекалась по темным, глубоким впадинам. Через ручей, чуть ниже дома, был перекинут серый каменный мост, сводчатый, с опорами, времен средневековья, а за мостом, насколько хватало глаз, снова вздымались холмы, круглые, словно бастионы, покрытые темными лесами с густым подлеском. Но вершины были безлесные, на сером дерне кое-где рос папоротник, тронутый золотом увядания. Дайсон поглядел на север и на юг, там тоже увидел вереницу холмов да дремучие леса, а еще ручей, который вился между ними; все кругом казалось серым и тусклым в утреннем тумане под серым, тяжелым небом в недвижном, словно зачарованном, воздухе.

Тишину нарушил голос Вогена.

— Мне казалось, вы устали с дороги и не проснетесь так рано, — приветствовал он гостя. — Вам нравится здешний вид? Тут очень красиво, не правда ли, хотя, думаю, старый Мейрик Воген не слишком большое значение придавал окружающему ландшафту, когда строил доя. Странное серое старое, как мир, место. Не так ли?

— Да, но как прекрасно дом вписывается и окрестности! Он словно частичка серых холмов и серого моста внизу.

— Боюсь, что я заманил вас сюда, а тревога оказалась ложной, Дайсон, — сказал Воген, когда они начали прохаживаться взад и вперед по террасе. — Я был на том месте сегодня утром, но никаких знаков не нашел.

— Вот как! Может, мы вместе туда отправимся?

Они пересекли лужайку и по тропинке прошли через заросли остролиста к задней стене дома. Воген указал на тропинку, которая вела вниз, в долину, а в противоположном направлении — поднималась вверх, на вершины холмов, через лес. Сейчас они находились ниже садовой стены, у калитки.

— Это было вот здесь, — сказал Воген, указывая на траву. — В то утро, когда я в первый раз увидел кремни, я стоял на том же месте, где вы стоите сейчас.

— Да, совершенно верно. В то утро были Шеренги, как я назвал первую фигуру; потом — Чаша, затем — Пирамида, а вчера — Полумесяц. Какой странный старый камень, — продолжал он, указывая на глыбу известняка, выступавшую из травы как раз у самой стены. — Он похож на колонну, но думаю, он естественного происхождения.

— Наверняка. По-моему, его сюда принесли, ведь здесь всюду красный песчаник. Нет сомнения, что когда-то его использовали для фундамента.

— Вполне возможно.

Дайсон принялся внимательно осматривать все вокруг, переводя взгляд с земли на стену и со стены на чащу леса, который почти нависал над садом и затенял его в эти утренние часы.

— Послушайте, — сказал наконец Дайсон, — на этот раз определенно тут замешаны дети. Взгляните сюда.

Он стоял согнувшись и рассматривал выцветшую красноватую поверхность старых кирпичей, из которых была сложена стена. Воген приблизился и внимательно осмотрел место, куда указывал пальцем Дайсон, но смог различить лишь едва заметную отметину на темно-красном фоне.

— Что это? — спросил он. — Не могу разобрать.

— Приглядитесь внимательнее. Разве вы не видите, что это человеческий глаз?

— А, теперь вижу. Зрение у меня слабовато. Да, действительно, кто-то попытался изобразить глаз. Наверно, дети после урока рисования.

— Но глаз довольно странный. Вы заметили, у него миндалевидная форма? Он похож на глаз китайца.

Дайсон в раздумье осмотрел работу неопытного художника, затем, опустившись на колени, принялся снова тщательно исследовать стену.

— Интересно, — сказал он погодя, — как в такой глуши ребенок может знать, что бывает монгольский разрез глаз? Ведь обычно ребенок рисует круг или нечто похожее на круг и ставит в центре точку. Не думаю, чтобы какой-нибудь ребенок вообразил, будто глаз действительно так устроен; это всего лишь условность детского творчества. Но этот миндалевидный глаз ставит меня в тупик. Может, художник увидел в лавке бакалейщика большую чайную коробку, на которой золотой краской нарисован китаец? Впрочем, вряд ли.

— Но почему вы уверены, что глаз нарисовал ребенок?

— Почему? Взгляните, на какой высоте находится рисунок. Стена сложена из старого кирпича толщиной немногим более пяти сантиметров; от земли до рисунка — двадцать рядов кирпичей; итого немногим более метра. А теперь представьте себе, что вы собираетесь что-то нарисовать на стене. Можете не сомневаться — ваш карандаш прикоснется к ней где-то на уровне ваших глаз, то есть на высоте более полутора метров. Вывод очень простой: этот глаз был нарисован ребенком около десяти лет от роду.

— Да, я размышлял об этом. Наверняка рисовал кто-то из детей.

— И я так считаю. И все же, как я уже сказал, в этих двух линиях есть что-то специфически недетское, да и само глазное яблоко, как видите, представляет собой почти овал. Рисунок выполнен в необычной старинной манере; к тому же в нем есть что-то неприятное. Так и кажется, что, если бы мы видели все лицо, парированное той же рукой, оно тоже не было бы привлекательным. Впрочем, все это чепуха, мы нисколько не продвинулись в нашем расследовании. Странно, что незнакомец неожиданно перестал выкладывать фигуры из кремней.

Дайсон и Воген повернули к дому. Когда они поднимались на крыльцо, в сером небе появился просвет и солнце озарило простиравшиеся вокруг холмы.

Весь день Дайсон в задумчивости бродил неподалеку от дома. Он был подавлен и совершенно сбит с толку внешне незначительными обстоятельствами, которым хотел бы найти объяснение. Временами он доставал из кармана кремневый наконечник стрелы, вертел его в руках и внимательно разглядывал. В нем было нечто делавшее его совершенно не похожим на образцы, которые Дайсону доводилось видеть в музеях и частных коллекциях. Наконечник был необычной формы, вдоль края были нанесены крошечные углубления, образующие узор. У кого, думал Дайсон, в такой глуши могли быть столь необычные предметы и кому могла прийти в голову мысль выкладывать эти бессмысленные фигуры у садовой стены Вогена? Его ставила в тупик явная абсурдность всего происходившего, и, по мере того как в его мозгу рождалась одна гипотеза за другой только для того, чтобы быть отвергнутой, в нем росло желание вернуться в Лондон ближайшим же поездом. Он осмотрел набор серебра, которым так дорожил Воген, в том числе жемчужину коллекции — чашу для пунша; сокровища эти да еще беседа с дворецким убедили его в том, что версия заговора в целях ограбления сейфа полностью исключалась. Ларец тяжелого красного дерева, в котором хранилась чаша для пунша, очевидно, относился к началу века и был очень похож на пирамиду; сперва Дайсон склонен был сыграть роль частного детектива, хотя и без особой надежды на успех, однако по здравом размышлении он все-таки отверг гипотезу об ограблении и энергично принялся