Вячеслав Запольских Война с бабаноландией

ВОЙДЯ в цех, Белее обнаружил, что Фафнир уже сбежал. Рабочие рукава нагревались, брошенные на кожух станка. Он натянул их, пахнущие горячим маслом и въевшейся металлической пудрой, почувствовал прикосновение к коже нежных и острых точек, отчего руки охватила приятная анестезирующая невесомость, успел еще увидеть, как его коричневые, блестящие от смазок и эмульсий пальцы дрогнули и закаменели, превращаясь в универсальные, не знающие и микронных промахов манипуляторы. Каждый раз, как начиналась смена, он успевал уловить момент — начало посторонней жизни пальцев, успевал обратить внимание и на их нечистоту, на сильно отросшие и покоробленные ногти, но тут вводилась фанфарная заставка, появлялся сияющий, опутанный плетями серпантина, с бокалом пузырящегося шампанского в руках кудрявый блондин Симаргл и открывал вещание четвертой программы для дневной смены металлооб-работчиков Юго-Западного сектора. Вот и сейчас Симаргл, распространяя аромат надушенного шелка (от огромного черного банта на ослепительном пластроне рубашки) и чуть кисловатые запахи сгоревших пиротехнических реактивов (откуда-то с боков кадра хлестали бенгальские струи), чуть отпил из своего бокала, откинул назад голову, жестко ласкающий пьяный ручеек стек в горло — и вот он уже оставляет бокал в каком-то заэкранном инобытии, шибче сыплются бенгальские искры, рирпроекционные птицы кружатся в видеозените, роняя мультяшные перья, начинает журчать новая мелодия… А Симаргл тем временем уже раздвинул полупрозрачные занавеси задника и очутился в уютной каморочке. Здесь, видимо, оборудовали для себя отдохновенный бардачок студийные, чтоб можно было нырнуть сюда в свободные минуты, притулиться на парусиновом складном стульчике у засыпанного пеплом и цветочными лепестками стеклянного столика, никуда не торопясь поглазеть на развешанные в здешнем простеночке коллажики и гравюрки (камера неспешно пропанорамировала их), глотнуть горячего кофе (камера: старинный комбайн для размолки, кипячения и процеживания), поболтать о необязательном с такими же нырнувшими сюда из наружного, ослепляемого софитами, оглушаемого треском музыкальных петард телеуниверсума… Поперебирать безделушки, фарфоровые никчемушки, точеные простотакочки…

Ну, Велес, конечно, сразу разгадал ход Симаргла — показать тайную изнанку, кухню, именно своей закулисностью и привлекательную.

А у того уже в руках снова бокал и снова — маленький, как бы между делом, глоток, в четверть глаза — извиняющийся до верительный взгляд на Велеса, и бокал снова где-то исчезает, а в руках у Симаргла обнаруживается скромный, чуть потертый по углам фотоальбом. Самые настоящие старинные чернобелые (точнее, уже черно-желтые) фотографии. Ах, вот оно что… Любительские снимки первых дней работы телестудии. Фотоапокрифы. Действительно, редкость — и где это Симаргл откопал такой раритет? Первые теледикторы. Официозны, как гробовщики из сериала о нудно-заторможенной жизни в каком-то там веке. Кинооператор в берете, в плаще мешке, в резиновых сапогах прижимает к груди похожую на стрелялку из фантастических сериалов ископаемую протокинокамеру — а кругом не то болото, не то поле боя, не то стройка. А вот балерины раскорячились на фоне фанерных кустов и камышей, а приникшая к полу, чтоб не заехать в поле телезрения, пожилая женщина-ассистентка держит над головой жестянку с горящим спиртом — адское пламя, первый телеспецэффект! Фотографии сменяют одна другую. Вдруг Велсс начинает замечать, что в их частой смене есть ритм и сюжет, да и музыка подстраивается под создающийся прямо на глазах клип-ретро, а вот уже пошли вкрапления черно-желтых стоп-кадров дуэта «Фригг и Фрейя», но все это еще очень похоже на чередование древних снимков, закамуфлировано под старину. Но промежутки между фазами движений все сокращаются, наконец, потекло-поехало без притормаживав ий через считывающую головку видеомага счастливое и полноводное рукомашество и дрыгоножество Фригг и Фрейи, перемежаясь время от времени статикой натуральных фотодревностей — впрочем, оживляемых понемногу кряхтящими от натуги компьютерами; и как бы из глубин времен слал улыбку Велесу своим насильственно растягиваемым после смерти ртом чопорный перводиктор, а археоператор серией мелких рывков неуклюже поднимал ногу в резиновом сапоге и в сумме малоестественных движений перемещался на соседнюю кочку. Закачалось прозрачное спиртовое пламя над седой прической распластанной по полу помрежки, пустились в роботоподобный канкан среди бутафорских кущ получившие право на минутное компьютовоскресение видеомумии, телезомби в балетных пачках. Голова этот Симаргл! Ха-ха!

А вот эти Фригг и Фрейя… Ну их. Белее их не любит. Не любит. Надо сосредоточиться, сконцентрироваться и опять сильно не захотеть. ФРИГГ И ФРЕЙЯ — ДОЛОЙ! F4 ЛЮБЛЮ! Вот так.

Будем надеяться, дуэт больше не появится в программе Симаргла.

Оценка Велеса почти всегда совпадала с оценкой зрительского телебольшинства. Велес уже давно понял, какая великая вещь — общий знаменатель. Это могучая сила, способная разрушить мир и тут же создать иллюзорную пародию на разрушенное. А потому нужно всегда держаться поближе к общему знаменателю.

Иногда Велесу казалось, что свое отношение к сюжетам и исполнителям он определяет, интуитивно предугадывая будущий вердикт Общего Знаменателя, а вовсе не исходя из собственных вкусов. И думалось: а все же это неплохо — уметь, когда надо, слиться, но сохранять при этом возможность отъединенных ощущений и мыслей. Только сохранять возможность, ни в коем случае это умение сверх пределов приличия не использовать. Потому что когда (а это случилось лишь однажды, ну, в крайнем случае, два раза) он начинал злоупотреблять своей патологией, то в его сознании приоткрывалась и начинала очень нехорошо щериться какая-то неприятная прореха; внутри копошилось что-то, даже будто подмигивало, напоминая… О чем? Велес пугался: о чем ему напоминают из этой щели?

И — о ужас! — он видел, что это он сам копошится и подмигивает самому себе из какой-то другой, жутковатой жизни, то ли еще не прожитой, то ли уже… Не было у того Велеса рабочих рукавов, а была на голове маленькая черная шапочка со свисающей кисточкой, и вот кисточка-то особенно сильно пугала… Впрочем, это все неважно. А важно то, что серию «Происхождение жизни» прикрыли, потому, что Велес так пожелал, и иллюзиониста Ахурамазду загнали в свои пыльные чуланы-запасники, и певцаробота Пьюти сдали на слом. Они были скучными. Велес их не любил. Нужно быть проще — любить или не любить. И все.

До