впорхнувшую в гостиную.
- Мне больно, дай сюда ключ, ты что, сам не понимаешь, что выглядишь смешно?
Андре не вмешивается и не проявляет признаков беспокойства. Он смотрит на отца. Мы присутствуем при появлении новой формы мужского братства.
- Я хочу только пройтись с тобой немножко по саду, а потом отпущу тебя.
- Совсем не обязательно было для этого меня приковывать. Мне стыдно за тебя.
- Знаю.
Андре открывает застекленную дверь гостиной:
- Идите, проветритесь немного.
Вместе со свободой к матери вернулась решительность, она в ярости шипит, что видеть больше отца не хочет. Андре опускает голову, отец улыбается.
Дальше уже я не видел, как отец с трудом поднялся, не слышал испуганного голоса Мартена, не видел глаз Андре, когда он прощался с поверженным соперником. Мир сократился до размеров моего сжавшегося в комок сердца; у меня участилось дыхание, когда я подумал о Матильде и почему-то о безднах, которые меня в конце концов поглотят. Однажды утром, уже позднее, мне вспомнился непроизвольный жест отца, когда он шел к машине: привычка прикусывать изнутри щеки, чтобы вытеснить одну боль другой, простой и понятной. Я с детства так поступаю в трудную минуту - прикусываю щеки так сильно, что зубы смыкаются. По утрам я часто просыпался с ранами во рту. Раны быстро заживали.
В закутке на студии гримерша подкрашивает Мартена, расточая ему комплименты. Но что-то его настораживает. Духи. Духи гримерши такие же, как у Жанны, ими вдруг повеяло от другой женщины. Обычно их наносят на шею, а Жанна сбрызгивала ими ямочки над ключицами. За все приходит расплата. Слепой случай подчас играет с нами злую шутку. Гримершу очень удивило, что Мартен так расстроился из-за духов «Кристиан Диор». Она-то выбрала эту профессию, чтобы быть на «ты» с теми, кто мелькает на экране, да и работа спокойная, не то что у других. Люди с экрана просто не могут впасть в истерику из-за каких-то там духов. Но духи Жанны погубили грим, который она так старательно накладывала на Мартена. Тональный крем с эффектом загара потек от слез, значит, за несколько минут до эфира ей придется все подновить, а это чертовски сложно. Появилась выпускающий редактор, вся на нервах. Говорит: - В чем дело, Мартен? А он ей заявляет, что ему вспомнилась история с ковролином. Редактор багровеет и вопит: - Ты с ума сошел? Какой ковролин? Всё, никаких воспоминаний перед эфиром! Хватит, в прошлом году мы так уже запороли часовую передачу. Сейчас мы просто настраиваемся на хороший лад, а воспоминания потом. - Представь себе, вначале, когда мы только переехали, весь паркет был заляпан клеем, на нем еще оставались полоски старого ковролина. Жанна в своих велосипедках и в очках ползала по полу и, обдирая ногти, соскребала эти капельки клея одну за другой, стараясь ничего не пропустить. Она всë терла и терла, будто надеялась, что от этого наш с ней роман станет просто сказочным. И эти ее очки. Она их носила по вечерам, когда очень уставала на работе и ей надо было дать отдых правому глазу, чтобы читать допоздна. Меня это всегда умиляло. Он сбрызгивает себе лицо водой и ободряюще улыбается гримерше - теперь она может продолжить свою работу. Через десять минут грим был безупречен, но на лице брата было написано, что он вряд ли придет сюда еще когда-нибудь.
Почти всю дорогу я смотрю в окно, прижавшись лбом к стеклу, а Мартен грызет ногти. Электричка прибывает на вокзал. Я говорю ему, что хватит хандрить, пора уже что-то делать, а он - что мне лучше заткнуться и последовать его примеру, хотя я еще слишком молод, чтобы платить по таким счетам. Мы идем пешком к опустевшему дому. Гостиная в таком идеальном порядке, что кажется, будто тут никто не живет. Мартен открывает ставни. В комнату хлынул теплый свежий воздух. Сосед уехал. Рядом в саду кричат дети. Мартен пошел в магазин, а я пользуюсь случаем, чтобы наговорить сообщение на автоответчик Матильде, теперь мне остался только ее автоответчик, я уже знаю, сколько секунд длится каждая пауза в ее приветственной фразе. Поднимаюсь в спальню к отцу. Сижу на его кровати с подушкой на животе и смотрю на его игрушечную железную дорогу. Рассматриваю каждый паровозик, каждую стрелку на маленьких рельсах. Так я сижу довольно долго. Потом слышу голоса из кухни и спускаюсь.
Мартен готовит салат и болтает с Гортензией, которая пристроилась в углу. Она насторожилась и похожа на кошку, охраняющую свою добычу. А еще в этой красавице есть что-то от холостяка, соскучившегося по женской ласке, - просто кожей чувствуешь, как она хочет Мартена. Я притворяюсь, что ничуть не удивлен, застав их вместе, я спокойно достаю себе из холодильника пиво и иду в гостиную. У меня еще осталась таблетка успокоительного, которую я стянул у Мартена, я запиваю ее пивом. Гортензия прошла мимо буквально в двух шагах, но не заметила меня, ее сейчас занимает только начинающийся роман с Мартеном. Она выходит в сад и вдыхает любовь полной грудью. У нее такое выражение лица, что у меня язык не поворачивается ее упрекнуть.
Я жду, когда появится Мартен, и перехватываю его: - Как ты думаешь, отец вернется? - Врачи говорят, что скорее всего нет.
Я допиваю пиво и смотрю, как Мартен вслед за Гортензией исчезает в саду. И тут события понеслись как по рельсам. Телефон. Мартен с Гортензией болтают на газоне, им не слышно, так что я отвечаю по его мобильнику и слышу невыразительный голос практиканта из больницы: он спокойно, с нотками соболезнования в голосе спрашивает, можно ли моего старшего брата, ты отвечаешь, что ты и есть старший брат, да и какая разница, ты смотришь на Мартена и Гортензию через застекленную дверь, а врач коротко излагает тебе суть своей профессии: до последнего бороться за жизнь и никогда не продлевать страдания сверх необходимости.
Ты тут же догадываешься, что для тебя предназначена только вторая часть фразы. Мартен стоит рядом с нашими детскими качелями. Он гладит Гортензию по щеке. А этот чел ждет, что ты ему ответишь. Но ты молчишь, и он уточняет, что сегодня вечером твоему отцу будут постепенно вводить в вену кортизон. На улице обалденная погода. - Если хотите, можете приехать посидеть с ним ночь. Ты благодаришь его и кладешь трубку, потом подходишь к отцовскому бару и делаешь четыре больших глотка водки без сахара. В отдалении Гортензия обнимает Мартена. Ты решаешь ничего им сейчас не говорить. Начало - это всегда важно. Ты на них смотришь. Мартен запускает руку в волосы Гортензии. Отец скоро умрет, а Мартен запускает руку в волосы Гортензии.
Брат наливает выпивку в
Вместе со свободой к матери вернулась решительность, она в ярости шипит, что видеть больше отца не хочет. Андре опускает голову, отец улыбается.
Дальше уже я не видел, как отец с трудом поднялся, не слышал испуганного голоса Мартена, не видел глаз Андре, когда он прощался с поверженным соперником. Мир сократился до размеров моего сжавшегося в комок сердца; у меня участилось дыхание, когда я подумал о Матильде и почему-то о безднах, которые меня в конце концов поглотят. Однажды утром, уже позднее, мне вспомнился непроизвольный жест отца, когда он шел к машине: привычка прикусывать изнутри щеки, чтобы вытеснить одну боль другой, простой и понятной. Я с детства так поступаю в трудную минуту - прикусываю щеки так сильно, что зубы смыкаются. По утрам я часто просыпался с ранами во рту. Раны быстро заживали.
25
В закутке на студии гримерша подкрашивает Мартена, расточая ему комплименты. Но что-то его настораживает. Духи. Духи гримерши такие же, как у Жанны, ими вдруг повеяло от другой женщины. Обычно их наносят на шею, а Жанна сбрызгивала ими ямочки над ключицами. За все приходит расплата. Слепой случай подчас играет с нами злую шутку. Гримершу очень удивило, что Мартен так расстроился из-за духов «Кристиан Диор». Она-то выбрала эту профессию, чтобы быть на «ты» с теми, кто мелькает на экране, да и работа спокойная, не то что у других. Люди с экрана просто не могут впасть в истерику из-за каких-то там духов. Но духи Жанны погубили грим, который она так старательно накладывала на Мартена. Тональный крем с эффектом загара потек от слез, значит, за несколько минут до эфира ей придется все подновить, а это чертовски сложно. Появилась выпускающий редактор, вся на нервах. Говорит: - В чем дело, Мартен? А он ей заявляет, что ему вспомнилась история с ковролином. Редактор багровеет и вопит: - Ты с ума сошел? Какой ковролин? Всё, никаких воспоминаний перед эфиром! Хватит, в прошлом году мы так уже запороли часовую передачу. Сейчас мы просто настраиваемся на хороший лад, а воспоминания потом. - Представь себе, вначале, когда мы только переехали, весь паркет был заляпан клеем, на нем еще оставались полоски старого ковролина. Жанна в своих велосипедках и в очках ползала по полу и, обдирая ногти, соскребала эти капельки клея одну за другой, стараясь ничего не пропустить. Она всë терла и терла, будто надеялась, что от этого наш с ней роман станет просто сказочным. И эти ее очки. Она их носила по вечерам, когда очень уставала на работе и ей надо было дать отдых правому глазу, чтобы читать допоздна. Меня это всегда умиляло. Он сбрызгивает себе лицо водой и ободряюще улыбается гримерше - теперь она может продолжить свою работу. Через десять минут грим был безупречен, но на лице брата было написано, что он вряд ли придет сюда еще когда-нибудь.
26
Почти всю дорогу я смотрю в окно, прижавшись лбом к стеклу, а Мартен грызет ногти. Электричка прибывает на вокзал. Я говорю ему, что хватит хандрить, пора уже что-то делать, а он - что мне лучше заткнуться и последовать его примеру, хотя я еще слишком молод, чтобы платить по таким счетам. Мы идем пешком к опустевшему дому. Гостиная в таком идеальном порядке, что кажется, будто тут никто не живет. Мартен открывает ставни. В комнату хлынул теплый свежий воздух. Сосед уехал. Рядом в саду кричат дети. Мартен пошел в магазин, а я пользуюсь случаем, чтобы наговорить сообщение на автоответчик Матильде, теперь мне остался только ее автоответчик, я уже знаю, сколько секунд длится каждая пауза в ее приветственной фразе. Поднимаюсь в спальню к отцу. Сижу на его кровати с подушкой на животе и смотрю на его игрушечную железную дорогу. Рассматриваю каждый паровозик, каждую стрелку на маленьких рельсах. Так я сижу довольно долго. Потом слышу голоса из кухни и спускаюсь.
Мартен готовит салат и болтает с Гортензией, которая пристроилась в углу. Она насторожилась и похожа на кошку, охраняющую свою добычу. А еще в этой красавице есть что-то от холостяка, соскучившегося по женской ласке, - просто кожей чувствуешь, как она хочет Мартена. Я притворяюсь, что ничуть не удивлен, застав их вместе, я спокойно достаю себе из холодильника пиво и иду в гостиную. У меня еще осталась таблетка успокоительного, которую я стянул у Мартена, я запиваю ее пивом. Гортензия прошла мимо буквально в двух шагах, но не заметила меня, ее сейчас занимает только начинающийся роман с Мартеном. Она выходит в сад и вдыхает любовь полной грудью. У нее такое выражение лица, что у меня язык не поворачивается ее упрекнуть.
Я жду, когда появится Мартен, и перехватываю его: - Как ты думаешь, отец вернется? - Врачи говорят, что скорее всего нет.
Я допиваю пиво и смотрю, как Мартен вслед за Гортензией исчезает в саду. И тут события понеслись как по рельсам. Телефон. Мартен с Гортензией болтают на газоне, им не слышно, так что я отвечаю по его мобильнику и слышу невыразительный голос практиканта из больницы: он спокойно, с нотками соболезнования в голосе спрашивает, можно ли моего старшего брата, ты отвечаешь, что ты и есть старший брат, да и какая разница, ты смотришь на Мартена и Гортензию через застекленную дверь, а врач коротко излагает тебе суть своей профессии: до последнего бороться за жизнь и никогда не продлевать страдания сверх необходимости.
Ты тут же догадываешься, что для тебя предназначена только вторая часть фразы. Мартен стоит рядом с нашими детскими качелями. Он гладит Гортензию по щеке. А этот чел ждет, что ты ему ответишь. Но ты молчишь, и он уточняет, что сегодня вечером твоему отцу будут постепенно вводить в вену кортизон. На улице обалденная погода. - Если хотите, можете приехать посидеть с ним ночь. Ты благодаришь его и кладешь трубку, потом подходишь к отцовскому бару и делаешь четыре больших глотка водки без сахара. В отдалении Гортензия обнимает Мартена. Ты решаешь ничего им сейчас не говорить. Начало - это всегда важно. Ты на них смотришь. Мартен запускает руку в волосы Гортензии. Отец скоро умрет, а Мартен запускает руку в волосы Гортензии.
27
Брат наливает выпивку в