на площадке внизу. Распластался, словно баран, готовый к разделке или подстриганию шерсти. Сознание у меня спуталось и смешалось, потемнело в глазах. Действительность воспринималась какими-то вспышками и обрывками. Но я отлично чувствовал холод мраморных плит, которыми был выложен пол вестибюля.

Казалось, что все части моего тела, пронизываемого болью, существуют как бы независимо и отдельно друг от друга. Само собой, напрашивалось сравнение с манекеном-негритянкой, расчлененным на составляющие и со съехавшими до колен кружевными трусами. Еще мне было жаль, что помялся мой английский костюм, белоснежная рубашка и шикарный галстук в полоску, не говоря уж о носовом платке в заднем кармане брюк. Что поцарапались итальянские ботинки. Неизвестно, когда теперь выдадут новые. Чем, спрашивается, мне было до тех пор довольствоваться?

Сверху же, из зала бутика, слышался громкий, раздражающий уши шум.

В один из моментов прояснения моего сознания, через туманную пелену, я увидел, как мимо с топотом, проносится парень, стукнувший меня бейсбольной битой. К груди он прижимал свою спортивную сумку.

Я протянул руку и схватил убегавшего парня за голень. «Танцор» споткнулся, замедлил движение, протащил несколько шагов меня за собой и рухнул во весь рост на пол. Тут же встал на четвереньки и попытался освободить свою ногу. Но я держал парня крепко. Тогда он, извернувшись, сильно ударил подошвой ботинка по моему лицу — и сознание окончательно меня покинуло.

— Как твое самочувствие, Володя? — озабоченно спросила моя старшая сестра Шура, приехавшая навестить меня в больницу. Сейчас это была располневшая сорокалетняя женщина с продолговатым и добродушным лицом, одетая почему-то сразу в нескольких шерстяных кофточек. Но в моем восприятии она навсегда останется другой. Тонкой стройной девушкой в нескладном ситцевом платье, часто провожавшей меня за руку в школу. Над этим еще потешались мои одноклассники. Подобное было совсем не принято в нашем небольшом подмосковном городке.

— Так, скажи, как ты себя чувствуешь? — спросила она еще раз.

— Ничего, Шура, сносно, — ответил я. Шумно затянулся сигаретой и, поперхнувшись, ощутил резкую боль в груди — в трех сломанных ребрах. Я задержал дыхание. Тем более что дышать здешним воздухом было не слишком приятно — ароматы его наполняли еще те.

Больница имеет один общий специфический запах. Но каждое отделение в ней, обладая своей собственной изюминкой, пахнет по-особому. Нашему травматологическому отделению был присущ запах гнойных бинтов, мази Вишневского и ампутированных конечностей. (Отрадно хоть, что не моих конечностей!) Правда, в курилке, где мы сидели на кушетке, он почти не ощущался. В курилке витал стойкий дух табака, от которого Шура то и дело морщила нос. Но где еще можно было уединиться зимой в больнице для разговора с близким человеком? Не в операционной же или перевязочной — они предназначены несколько для иных целей. Потом, кто ж нас туда пустит?

— Бросал бы ты курить, дорогой, — покачала она головой.

— Обязательно скоро брошу, и начну вести здоровый образ жизни, — пообещал я. — Только выберусь прежде из больницы.

— Я тебе тут кое-что привезла, — сказала Шура, протягивая мне пакет с продуктами. Как я понял по ее полным сумкам, она успела побывать уже в столичных магазинах. Считалось, что в Москве все товары продаются лучше и качественнее, чем в Подмосковье. Не знаю, насколько они были лучше, но то, что дороже — это точно.

— Захватила тебе еще несколько книжек. Остались от дяди Виктора. Я помню, что ты любишь читать, — вынула она из одной из сумок стопку дешевых изданий карманного формата.

— Спасибо, Шура, — поблагодарил я, взвешивая на ладони стопку. — Почитаю.

— Честно, я думала, что ты выглядишь хуже. Но, оказывается, что ничего. Вполне терпимо.

Шура делала мне явный комплимент. Хотя мои синяки и гематомы почти зажили, вид у меня был отвратительный. Квазимодо Квазимодой. Лицо, словно после продолжительного запоя — заплывшее и опухшее. Не полностью затянулись зашитые рваные раны. Но, справедливости ради, нитки из них не торчали. Такое вот слабое утешение.

Из-за вывихнутой ноги я заметно хромал. Главное же, иногда у меня нестерпимо болела голова.

— Я хотела сказать, что могло быть хуже, — поняв течение моих мыслей, поправилась Шура. Моя старшая сестра была чуткой и по-житейски умной женщиной. Поэтому к ее словам я привык прислушиваться.

— Как вас здесь кормят? — спросила она, меняя тему.

— Так себе, сильно не разжиреешь.

— Ты ешь больше фруктов и пей сок. В следующий раз я еще привезу, — произнесла Шура. Потом внимательно осмотрела курилку. Задержала свой взгляд на плакате Минздрава, висевшем у нас за спиной. — Пока ты не начал вести здоровый образ жизни, постарайся все-таки меньше курить.

— Постараюсь.

— Признаться, я не ожидала, что эта больница окажется такой чистой и хорошей.

— Меня сюда устроило мое начальство. Это здание совсем недавно построили, по-моему, турки. Да, внешний вид — ничего. Но медицинское оборудование старое и изношенное. Лекарств в обрез. С бинтами и теми проблема. В общем, сплошная показуха, — посетовал я.

— Ну, погоди, не все сразу, — вздохнула Шура. — Но я бы и сама полежала в такой больнице.

— Только не накаркай.

— А что? Все мы люди, все под Богом ходим. Болячек у меня скопилась уйма. Но видел бы ты нашу районную больницу! Нищета — страшная! На больных там с потолка штукатурка падает, а со стен — тараканы. Не выдерживают бедные насекомые бытовых условий нашего лечебного заведения.

— Да знаю.

— Откуда, дорогой? Вспомни, когда ты приезжал к нам в последний раз?

— Извини, Шура, мне было все как-то недосуг, — пробормотал я. Что я мог еще ответить? Но так уж сложилась моя жизнь. Не хотелось мне возвращаться после увольнения из армии в свой родной провинциальный городок. Мне совсем нечего было в нем делать.

— Почему ты молчишь? — спросила Шура.

— Немного задумался.

— Володя, а тех преступников поймали?

— Поймали. Оказались обычными наркоманами. Обкурились — и потянуло на подвиги. Как ни странно, оба из благополучных семей.

— Какая тебе разница, из каких они семей?

— В принципе, никакой, — согласился я. — Но их родители приходили ко мне в больницу с извинениями.

— Тебе, Володя, от извинений родителей ни холодно, ни жарко. Лучше бы денег дали на лечение, — заметила Шура. — А что говорит начальство с твоей работы?

— Начальство? Ему, начальству, никогда не угодишь. Поблагодарили, конечно, поохали. Пообещали выписать премию и попеняли, что я не сумел справиться с какими-то