предварительных боях укрепила власть Сталина, который решительно вводил в практику «жестокий нрав игры без правил» (В. Высоцкий). Оппозиционеры лишились части своих постов, хотя и остались на партийно-государственном Олимпе.

Ожесточенные взаимные нападки Л. Д. Троцкого, с одной стороны, Л. Б. Каменева и Г. Е. Зиновьева, с другой, в 1923-1924 гг. весьма затрудняли возможное объединение всех антисталинских сил. Сам же генсек умело играл на чувствах, жизненных устремлениях уставшего, изголодавшего и обветшавшего населения, которому давно надоели словеса о мировой революции и о необходимости во имя оной еще раз подтянуть пояса.

Очень ловко в этом смысле Сталин использовал сотворенную его аппаратом «теорию победы социализма в одной стране в условиях капиталистического окружения». Основанная на выхваченном из контекста случайном высказывании В. И. Ленина 1915 г., она, эта теория, играла весьма приземленную роль — означала не только продолжение нэпа, но и обещание сытой социалистической жизни не в отдаленном будущем, после победы мировой революции, а в самое близкое время. Она предусматривала более осторожную внешнюю политику взамен вспышкопускательских заявлений Зиновьева в качестве председателя Исполкома Коминтерна[5].

Объединенная оппозиция, сформировавшася весной 1926 г., была более значительной антисталинской группировкой, нежели группы 1923 и 1925 гг. Она действовала более решительно и наступательно, выдвинув сравнительно цельные, хотя и проникнутые внутренней противоречивостью программные установки. Троцкий был наиболее сильной личностью в этом объединении, генератором ее идей, в формирование которых вносили вклад также Е. А. Преображенский, X. Г. Раковский, К. Б. Радек и другие. Что же касается Г. Е. Зиновьева и Л. Б. Каменева, то их влияние было скорее тактическим, прагматическим.

Человек жестокого нрава, бескомпромиссный и принципиальный, Л. Д. Троцкий вступил в борьбу со Сталиным, которая была не только и не столько борьбой политических курсов, сколько борьбой личностей. Заявление Троцкого на заседании политбюро ЦК ВКП(б) 25 октября 1926 г. о том, что генеральный секретарь выдвигает свою кандидатуру на пост могильщика революции, положило, как считали некоторые современники и полагают исследователи в наши дни, конец любой возможности примирения. Г. Л. Пятаков в тот же день воскликнул: «Зачем он сказал это? Сталин никогда не простит ему! Он будет мстить ему и его детям и внукам до третьего и четвертого поколений!»[6] При этом роковой ошибкой была недооценка Троцким способностей и хитрости генсека. Все новые и новые данные свидетельствуют, что Сталин не был «гениальной посредственностью», как полагал лидер оппозиции, что он был скорее шахматным, нежели карточным игроком, что его расчетливость и умение планировать и предвидеть ходы на перспективу были столь же высоко развиты, как грубость, человеконенавистничество, самовлюбленность, склонность к предательству.

Оппозиция не была вполне единой. Требования и предложения, выдвигавшиеся ее участниками, носили подчас различный характер, что читатель увидит не только в материалах второго и третьего томов, относящихся к тому времени, когда начался распад оппозиционного блока, но и в документах первого тома, когда антисталинцы действовали более или менее слаженно. Сами участники оппозиции, а за ними и многие историки на Западе определяли ее как атаку левой группы на центристов во главе со Сталиным. Эта оценка верна лишь отчасти. Действительно, Сталин в 1926-1927 гг.. играл в центризм, проповедуя умеренность по ряду хозяйственных и политических вопросов, кроме, разумеется, тех, от которых зависело сохранение и укрепление его личной власти. Какой кровью обернется этот «центризм» уже в следующие годы, к каким десяткам миллионов жертв многострадальной страны приведет он в 30—40-е годы, хорошо известно. Действительно, во многих оппозиционных выступлениях, особенно исходивших от группы Зиновьева и Каменева, звучало революционное нетерпение, хотя авторы их и не помышляли о той «революции сверху», которая разразится через два-три года. Позитивная программа оппозиционеров включала требования повышения заработной платы рабочим, увеличения налогов на нэпманов и кулаков, сокращения косвенного налогообложения, поддержки производственных кооперативов на селе, ускорения темпов промышленного развития.

Подчас выношенными, но иногда спонтанными были некоторые установки, вызывавшие особенно хорошо срепетированную ярость группы, стоявшей у власти. К ним относится прежде всего положение о необходимости «первоначального социалистического накопления» (эксплуатации досоциалистических форм хозяйства) для получения источников промышленного развития. Выдвинутая Е. А. Преображенским, эта концепция весьма неточно преподносилась сталинцами как требование «дани», налагаемой на крестьянство, в том числе на его беднейшую часть[7].

Другая одиозная идея, непонятная населению, но в свою очередь удобно «подставлявшая» оппозиционеров под удары демагогии правившей группы, была высказана Троцким и подхвачена всей оппозицией — ее лидер заявил, в частности на заседании ЦКК ВКП(б) 24 июня 1927 г., о происходящем в партии термидорианском перерождении[8]. Сравнение проводилось с государственным переворотом 9 термидора (27 июля) 1794 г. во Франции, когда была свергнута якобинская диктатура, залившая страну кровью, и политический курс Французской революции начал возвращаться в русло конституционного развития. Это сравнение было крайне неточным, искусственным, не соответствовало реалиям обеих стран, не выходило за рамки хлесткого лозунга и в то же время требовало усиленных разъяснений даже для партийных функционеров, лишь понаслышке знавших о французских событиях почти полутораве-ковой давности. Оно лишь усиливало у не очень грамотных большевиков чувство раздражения в отношении «коминтел-лигентов», каковыми им представлялись Троцкий и близкие к нему деятели. Впрочем, сам Троцкий, как нам думается, не очень хорошо понимал, что же, собственно, произошло во Франции летом 1794 г. Он писал: «Что же такое Термидор? Спуск революции на одну ступеньку; сдвижок власти вправо в результате какого-то надлома или надрыва революции. Наверху, у руля как будто те же самые люди, те же самые речи и те же самые знамена...»[9] На деле же во французском Термидоре имел место не «сдвижок»: от власти была отстранена партия, казнены ее лидеры, изменился характер революции. Грозила ли такая опасность СССР со стороны Сталина и его группы? Совершенно очевидно, что Троцкий имел в виду совершенно другой ряд явлений советской действительности.

В противовес