однажды явились (видимо, на разведку: нет ли тут, возле Егорлыка, какого-либо моря) две шустрые острокрылые чайки; не нашли моря — и улетели. Ковыль-трава чуяла и близость влаги и прохладу, любовалась плескавшей о берег волной и удивлялась: и что такое приключилось с Егорлыком, и откуда у него столько воды?

Да, ни камышам, ни ковыль-траве, ни даже чайкам-разведчицам никогда не понять, что причиной всему была Кубань. Многие тысячи лет убегала Кубань мимо горы Недреманной, держа путь на Краснодар, хотя все эти годы она чутьем улавливала, что где-то рядом, в каких-нибудь десяти верстах от нее, за горой Недреманной, томился, изнывал от безводья Егорлык — река слабая, удивительно бедная водой, но очень нужная людям. И хотелось Кубани прийти на помощь своему попавшему в беду ставропольскому брату. Но как? Как взобраться на такую высоченную гору? Где взять сил?

Помогли люди. Пришли сюда тысячи. — с ломами и лопатами, с грабарками и кирками. Поднялись над Недреманной красочные, высотой в шесть метров буквы: «Пойдет вода Кубань-реки, куда велят большевики». И ещё люди сказали: не надо воде взбираться на гору, это не её дело. Люди нашли ей удобную дорогу — прорыли новое русло и подвели его до самой Недреманной, Потом начали долбить гору. Получились великолепные ворота. И когда эту темную и сырую дыру одели в бетон, она стала напоминать тоннель метро. Так и казалось, что вот-вот со свистом и ветром ворвутся сюда ярко-голубые вагоны… Однако не вагоны пошли в тоннель, а вода. Она не пошла, а хлынула. Шагнула, и каким шагом: торопливо, охотно, точно давно поджидала этого часа; видно, Кубань волновалась с непривычки, даже побаивалась, как бы вдруг снова не закрыли для нее эти просторные ворота через Недреманную… Но ворота остались открытыми навсегда, дорога к горе протянулась на семь километров. У входного портала вскипал вспененный гребень, вода теплая, согретая солнцем, с клекотом вливалась в тоннель, а выходила из него студеной, как из ледника.

И вот тут-то, на степной стороне Недреманной, и открылось настоящее чудо! На отлогом склоне, там, где веками лежали исписанные сусличьими норками, выжженные солнцем камни, не какой-то там фонтанчик или ручеек сочился из земли, а неслась из тоннеля полноводная, как будто выхваченная из гор, бурная река. Древняя соседка Егорлыка щедро напоила его водой и спасла от смерти. Один врач, проезжая в этих местах и любуясь полноводным Егорлыком, сравнил происшедшее с переливанием крови больному.

Мощный клокочущий поток, вырвавшись из горы, рассекал надвое старое русло Егорлыка. Левая его часть, та, что тянулась к Ново-Троицкой, и дальше на Журавли, и на Птичье, и затем к Манычу, бурлила половодьем, полная сил и жизни; Правая же сторона, та, что поднималась к Татарке, по-прежнему была мертва и своими кочками и морщинами напоминала сухожилие —. потянулось по полю, среди полыни и будяков, сизое солончаковое дно, даже самая неприхотливая травка не кустилась на нем. А ведь вода вот она, рукой подать! Перед тем как влиться в Егорлык, она последние сотни метров катилась по бетонному, наподобие совка, концевому сбросу. Совок поставлен уклоном, и поток, думая, что снова летит со скалы, устремлялся вниз так, что на метр взлетала водяная пыль. Прикоснувшись к Егорлыку, вода с яростью разрыла глинистую почву, раздвинула, точно ножом, срезанные берега и образовала просторный котлован, похожий на огромную чашу. Если смотреть на эту чашу кубанской воды с горы, то невольно кажется, будто какой-то невидимый великан пришел сюда с опаленной зноем степи и подставил ковшом сложенную пригоршню, боясь, как бы не разбрызгалась, не расплескалась дорогая и долгожданная влага.

III

Знаю, знаю, не перевелись и никогда не переведутся нетерпеливые читатели. Зачем же, говорят они, так подробно описывать какую-то мало кому известную речку и то, как родились в степи слова «чаша кубанской воды» и «истоки Егорлыка»? То, что безводная в прошлом речка так удачно породнилась с Кубанью, — это хорошо, и пусть кубанская вода и течет себе по степи и приносит людям радость. Нам же подавай главное: что случилось с тем парнем по имени Иван Книга, с которым мы познакомились на горе Недреманной. По всему видно, молодой Иван Книга и есть главный герой романа, а раз это так, то нужно сразу же пояснить, положительный это герой или отрицательный. Значит, необходимо неотступно следовать за ним и как можно обстоятельнее поведать: и чем он занимается, этот Иван Книга, и давно ли он не был в родном селе, а если давно, то почему, по какой причине — служил ли в армии или учился? Если же он в самом деле сын прославленного Ивана Лукича Книги, то для какой цели везет с собой и бумагу и чертежные рейки, почему шоферу сказал, что едет в Журавли «и в гости и по делу», и при этом на лице у него не было и тени радости. Можно предположить, что в Журавлях у него есть какие-то дела, но тогда надо сказать, какие именно дела, и какая у него профессия, и почему он сказал: «Умею и чертить и рисовать». Необходимо сказать также и о том, не доводится ли Иван, случаем, родственником знаменитому Василию Ивановичу Книге, генералу-ставропольцу, уроженцу села Митрофановки.

И ещё скажут, что надо подумать о молодых и любознательных читательницах, которые с первой же страницы непременно хотят знать: и сколько лет Ивану, и красив ли он собой, а главное, женат или не женат. Если же молод, красив и, паче чаяния, ещё холост, то намерен ли жениться в Журавлях и есть ли у него на примете невеста…

Вопросов, разумеется, может набраться уйма. Ответить же на них сразу нелегко. Легко лишь сказать, что ставропольский генерал Василий Иванович Книга и наш Иван не родственники, а однофамильцы; что Иван Книга сейчас в самой завидной поре молодости: в этом году отцвела и отшумела его двадцать седьмая весна; что человек он и образованный и, безусловно, порядочный, на него не только можно во всем положиться, но в таких вещах, как честность, трудолюбие, Иван может служить и примером; что в Журавлях Иван не был девять лет и едет не в гости к своему знаменитому батьке, а действительно по делу, и к тому же по весьма для него важному. Видимо, шоферу он сказал так неопределенно потому, что дело его в Журавлях было несколько необычное: оно касалось его будущей дипломной работы.

Охотно отвечаю тем любознательным читательницам, которые интересуются семейным положением Ивана и его внешними достоинствами. Отвечу без обиняков и совершенно точно: нет, красотой Иван не блистал, именно той красотой, которая чаще всего бросается в глаза влюбчивым девушкам. Худощав от природы, высок ростом, лицо скуластое, неулыбчивое. Правда, когда-то журавлинские