это не так просто решиться.

Джокеры умеют управлять своим страхом, да и Риде доводилось встречать существ более опасных, чем авто. Однако самой себе она признавалась честно: лучше без этого обойтись. Машины были для нее то, что немцы называют wildfremd — «дико чужое».

Рида поморщилась, решительно вытащила из-под стола огромный пластмассовый таз, набитый грязной посудой, и водрузила его в раковину. Ели здесь не слишком много — бутерброды, да почти ритуальные жареные грибы, зато с посудой расправлялись раз в неделю, не чаще. Но сейчас Рида неосторожно разбередила скверные мысли, и их нужно было срочно прогнать хоть какой-то работой. Противно вспоминать, каких глупостей она наговорила вчера на мосту.

Струя воды била в фарфоровые бока чашек, дребезжала ложками, стекала пластами по стенкам бокалов, а Рида без устали терла их, и старательно думала о том, как ей повезло с Альфом.

«По крайней мере, он не учит меня жить. Принимает такой, какая я есть на самом деле. Дикарка с дикой планеты.

И с Берлином мне везет. Сколько я ни ездила по свету эти три года, а всегда возвращаюсь сюда. Самый эмигрантский город на свете. Уютен, говорлив, предусмотрителен, почти идеально подходит для бездомных странников.»

И все же, вода и чашки не помогли. Рида, незаметно для себя, стала мысленно составлять список всего, что ей не нравится на Земле:

автомобили

уровень шума

TV

асфальт

коктейли

компьютеры

реклама

здоровый образ жизни

спортсмены

жевательная резинка

туристы

музыка, а особенно слова, к ней прилагающиеся

мужские амбиции

невозможность иметь при себе хотя бы небольшой пистолет

«Эрзац. Папье-маше. Пляска теней. Огромное ритуальное убийство времени, чтоб доказать неизвестно кому, возможно Господу Богу, что Земля стабильна и процветает. Для землянина работать значит 11 месяцев в году помогать отдыхать другим. Свихнувшаяся метрополия»

«Ксенофобия, — решила она, наконец, пересмотрев весь список. Полнейшая ксенофобия. Стыдно».

И тут загудел фон.

Рида чертыхнулась и понадеялась, что это кто-то из друзей Альфа. Разговаривать с кем-нибудь в таком расхристанном состоянии ей не хотелось.

Но события подтверждали худшие ее опасения. На экране возник тонколицый, рыжеволосый, совершенно незнакомый ей молодой человек в дымчатых очках и сказал:

— Доброе утро, могу я поговорить с фрау Хейл?

Говорил он по-немецки бегло, но с жестким славянским акцентом.

— Да, пожалуйста. Фрау Хейл слушает.

Она не стала включать ответный видеоконтакт. Женщину, да еще утром, за это можно извинить.

— Доброе утро, еще раз. Я — Майкл Граве, из Харьковского Универститета. Если это возможно, я бы очень хотел встретиться с вами.

— Я никогда не имела дел с Харьковским Университетом.

Господин Граве мило улыбнулся. Как там пишут в романах — «мальчишеская улыбка»? Бледная тонкая кожа, близорукий взгляд, светло-рыжие волосы. Такой коктейль должен мгновенно кружить женскую голову.

Однако, Рида считала, что живые люди не должны напоминать дамские романы. А если напоминают — тут что-то не то.

«Если он еще и краснеет легко, — подумала она, — это будет совсем подозрительно».

— Я хотел бы, — меж тем говорил Майкл, — предложить вам одну работу, связанную с Дреймуром. Речь идет об очень важной для меня поездке, и, я думаю, кроме вас мне никто не сможет помочь. Оплата будет соответствовать. Конечно, если у вас сейчас нет других неотложных дел.

Рида порадовалась, что не включила видео. От одного упоминания о ее родной планете у нее мороз прошел по коже. Еще чего не хватало!

— К сожалению, я сейчас… — начала она, но тут смысл сказанного дошел до нее полностью. — Простите, вы говорите о поездке на Дреймур?

— Да, совершенно верно. Я получил приглашение в некую Геспериду, но в консульстве мне сказали, что без гида не могут меня отпустить.

— Хорошо, мы с вами обязательно встретимся, герр Граве, — ответила Рида решительно.

Чтобы на Дреймур, планету, закрытую для частных лиц, кого-то пригласили? И чтобы консульство это приглашение приняло, потребовав только наличия гида? И чтобы этот приглашенный распространялся о своих планах по международной связи? Одно невероятнее другого.

— Я прилетаю в Берлин завтра, — сказал Майкл, — Где нам удобнее встретиться?

— У вас в отеле. Часа в четыре.

— Очень хорошо. Я позвоню вам, как только забронирую номер.

И он дал отбой, оставив Риду в глубоком раздумье.

«Что у них за имена такие? — думала она. — Майк, Джейк, Ник, Рик, Брик… Альф. То ли детская площадка, то ли собачий питомник».

19.10.2…

В ресторане «Плаза» — отеля, построенного недавно на Platz der Akademi^[1], были веерные пальмы с жесткими листьями, негромко журчащие фонтаны, золотистый, приглушенный свет. И никаких стереоэффектов.

Майкл (он же Михаил) Граве уже лет пять не бывал в Европе и не переставал удивляться. Казалось, весь континент «впал в прошлое», как впадают в детство маразматические старики. Транспорт имитировал старинные машины с двигателями внутреннего сгорания, одежда снова шилась из стационарных тканей, не меняющих ни цвета, ни драпировки. Стереоэкраны стыдливо закрывали то портьерой, то, как здесь, пальмой.

Что это — пароксизм страсти к «простой жизни»? Или временное затишье, перед рождением нового стиля?

После того, как были созданы космические корабли-трансверы, была решена последняя глобальная проблема Земли — перенаселение. Заодно земля избавилась от большинства пассионариев — они предпочли жизнь в колониях. И залогом стабильности на Земле, было сейчас довольство людей своим образом жизни.

Великие государства Азии и Латинской Америки решали эту проблему просто: у их народов еще сохранилось древнейшее коллективное сознание. Не даром они прочно удерживали первые позиции на мировом рынке.

Ну, а Европе и Америке, здорово развратившим себя индивидуализмом, приходилось постоянно придумывать какие-то новые течения хоть в политике, хоть в религии, хоть в моде, для того, чтобы удержать единство.

Меж тем по видео какая-то очередная одинокая незнакомка, ищущая бой-френда, расписывала свои достоинства

«Я самостоятельна, романтична, энергична, никогда не скучаю…»

«Здорово! — позавидовал ей Майкл. — Только, по-моему, никогда не скучают только психи в маниакальной стадии. Скучно становится не тогда когда нечего делать, а когда ничего делать не хочется. Скука — это как бы ощущение неконгруэнтности человека и окружающего мира. А также потребность что-то изменить в