он раскрывал людям свое преклонение перед вечной красотой природы, свой благоговейный восторг перед ней. Был он, как в юности, полон душевных сил.
Но вдруг трагические события врываются в жизнь Айвазовского. В султанской Турции погромщики устроили кровавую резню мирного армянского населения. Об ужасах, творимых турками, с возмущением заговорили во всем мире. Армяне отовсюду обращаются к Айвазовскому, чтобы он своей кистью заклеймил кровавых убийц. Всюду знают о добром, отзывчивом сердце художника. До сих пор помнят его картины о греках-повстанцах на Крите. Восьмидесятилетний художник потрясен новыми зверствами турецких каннибалов. И он пишет в Армению: «Глубоким горем опечалено сердце мое этой неслыханной, невиданной резней несчастных армян». В скорбь погрузился дом художника. Лицо Ивана Константиновича в эти дни как бы окаменело, одни глаза, пылающие гневом, выдают его глубокие страдания. В те дни армяне, жившие в Феодосии, с самого утра собирались группами у дома Айвазовского. Каждый хотел узнать последние известия о событиях в Турции. Айвазовскому ежедневно доставляли экстренной почтой русские и иностранные газеты. Однажды утром, когда толпа, как обычно, собралась у дома художника и нетерпеливо ждала появления Айвазовского со свежими газетами в руках, на улицу выбежал его слуга Дорменко, донельзя взволнованный. — Ох, люди добрые, что творится у нас сегодня! — Дорменко по-бабьи всплеснул руками. — Иван Константинович достал все ордена, пожалованные ему султаном Абдул-Азисом, и повесил на ошейник псу Рексу… Не успел Дорменко сообщить эту поразительную новость, как открылась парадная дверь и показался Айвазовский со своей собакой. Пес громко лаял и, нетерпеливо натягивая цепочку, рвался вперед. Давно уже хозяин не выводил его на прогулку, и теперь Рекс ошалел от радости. Глаза всех устремились на собаку. Гул удивления пробежал по толпе. Многие даже отпрянули, пораженные. На широком ошейнике Рекса болтались бриллиантовые знаки турецкого ордена Османиэ и усыпанная бриллиантами драгоценная табакерка, подарок султана. Айвазовский, молча, прошел через расступившуюся толпу, но, сделав несколько шагов, придержал собаку, оглянулся и повелительным жестом пригласил людей следовать за ним. Художник со своей многочисленной свитой прошел главную улицу и направился к турецким лавкам. Турки-торговцы вышли поглядеть на приближающуюся процессию во главе с Айвазовским. Но уже через минуту они скрылись в свои лавки и, заперев изнутри двери, забились в самые темные углы, с ужасом прислушиваясь к звонкому лаю. Они вылезли из своих укрытий только тогда, когда художник и его свита были уже далеко. В этот день турки больше не торговали. Они торопливо заперли лавки на тяжелые засовы и замки. И все время перед их глазами сверкал обесчещенный орден Османиэ. Они знали, что этот царственный орден — знак весьма редкого величайшего благоволения султана. Туркам было известно, что лет сорок назад султан Абдул-Азис наградил им художника за картины, которые он купил у Айвазовского для украшения своего мраморного дворца в Стамбуле. А Иван Константинович вместе со все увеличивающейся толпой направился к берегу и сел вместе с собакой в лодку к старому рыбаку Назарету. Когда они отплыли далеко в открытое море, Айвазовский снял с Рекса ошейник, привязал к нему камень, лежавший на дне лодки, и бросил в воду. Айвазовский стал тщательно мыть руки морской водой, как будто хотел смыть с них противную липкую грязь. И Рексу он приказал прыгнуть за борт и выкупаться в море. Он хотел, чтобы и ни в чем неповинная собака смыла с себя любой след от прикосновения султанских даров. Когда Айвазовский вернулся на берег, он обратился к ожидавшей его толпе: — Все это время к страданиям, выпавшим на долю армян и на мою в их числе, что-то еще вдобавок давило на меня, мучило и не давало работать. Сегодня ночью я проснулся, вспомнил вдруг про эти мерзкие султанские дары и понял, что это они отравляют воздух в моем доме. Теперь я от них освободился, и опять в состоянии буду работать, ибо воздух в моем доме очистился. На другое утро старый художник в обычный час вошел в мастерскую. На этот раз он вошел сюда не с намерением живописать величественную красоту моря, а с непреклонным решением заклеймить убийц. Он собрал все свои силы и твердой рукой стал писать картины: «Избиение армян в Трапезунде», «Турки нагружают армян на пароход», «Турки выгружают армян в Мраморное море». Это была правдивая повесть о беспримерных жестокостях, творимых султаном и его сообщниками над мирными армянами… Картины Айвазовского обошли Европу: они были выставлены в России, Англии, Франции. Картины сделали свое дело — они вызвали взрыв негодования. Все честные люди на земле возвысили свой голос в защиту армян. Турецкий султан был взбешен. Его тайные агенты пытались за любые деньги приобрести картины Айвазовского. Они хотели их уничтожить. Но это им не удалось. Тяжелые переживания, выпавшие на долю старого художника, пошатнули здоровье Айвазовского. Но скоро силы вернулись к нему. Сознание, что его кисть участвовала в борьбе за спасение людей, вызвало прилив новых творческих сил. Ивану Константиновичу пошел тогда восемьдесят первый год. Он натянул колоссальный холст и начал писать картину «Среди воли». Десять дней не отходил от холста старый художник. И вот, наконец, работа счастливо завершена. На картине изображено море. Недавно была жестокая буря. Море еще не успело успокоиться. Клубящиеся тучи прорезал солнечный луч. Еще немного времени — и солнце укротит этот мрачный хаос. Картина «Среди волн» была создана не только великим живописцем, сумевшим гениально написать прозрачность морских волн от пронизавшего их солнечного света. Ее создал и мыслитель, который глубоко верил, что свет в конце концов побеждает все мрачное и хаотическое не только в природе, но и в человеческом обществе.
Безостановочно идет время. Художник спешит. Человеческая жизнь имеет свои пределы. Айвазовский написал за долгие годы почти шесть тысяч картин. Весь мир удивляется этому великому трудолюбцу, способному и в старости работать с неутомимостью юноши. О нем не забывали. Его имя прославляли газеты и журналы. Торжественно прошли юбилеи — пятидесятилетие, а потом шестидесятилетие его служения искусству. В честь Айвазовского была выбита золотая медаль с его профилем и увитой лаврами палитрой. Приветствия на имя художника шли из Европы, из-за океана. Торжества в его честь в Академии художеств стали праздником всего
Но вдруг трагические события врываются в жизнь Айвазовского. В султанской Турции погромщики устроили кровавую резню мирного армянского населения. Об ужасах, творимых турками, с возмущением заговорили во всем мире. Армяне отовсюду обращаются к Айвазовскому, чтобы он своей кистью заклеймил кровавых убийц. Всюду знают о добром, отзывчивом сердце художника. До сих пор помнят его картины о греках-повстанцах на Крите. Восьмидесятилетний художник потрясен новыми зверствами турецких каннибалов. И он пишет в Армению: «Глубоким горем опечалено сердце мое этой неслыханной, невиданной резней несчастных армян». В скорбь погрузился дом художника. Лицо Ивана Константиновича в эти дни как бы окаменело, одни глаза, пылающие гневом, выдают его глубокие страдания. В те дни армяне, жившие в Феодосии, с самого утра собирались группами у дома Айвазовского. Каждый хотел узнать последние известия о событиях в Турции. Айвазовскому ежедневно доставляли экстренной почтой русские и иностранные газеты. Однажды утром, когда толпа, как обычно, собралась у дома художника и нетерпеливо ждала появления Айвазовского со свежими газетами в руках, на улицу выбежал его слуга Дорменко, донельзя взволнованный. — Ох, люди добрые, что творится у нас сегодня! — Дорменко по-бабьи всплеснул руками. — Иван Константинович достал все ордена, пожалованные ему султаном Абдул-Азисом, и повесил на ошейник псу Рексу… Не успел Дорменко сообщить эту поразительную новость, как открылась парадная дверь и показался Айвазовский со своей собакой. Пес громко лаял и, нетерпеливо натягивая цепочку, рвался вперед. Давно уже хозяин не выводил его на прогулку, и теперь Рекс ошалел от радости. Глаза всех устремились на собаку. Гул удивления пробежал по толпе. Многие даже отпрянули, пораженные. На широком ошейнике Рекса болтались бриллиантовые знаки турецкого ордена Османиэ и усыпанная бриллиантами драгоценная табакерка, подарок султана. Айвазовский, молча, прошел через расступившуюся толпу, но, сделав несколько шагов, придержал собаку, оглянулся и повелительным жестом пригласил людей следовать за ним. Художник со своей многочисленной свитой прошел главную улицу и направился к турецким лавкам. Турки-торговцы вышли поглядеть на приближающуюся процессию во главе с Айвазовским. Но уже через минуту они скрылись в свои лавки и, заперев изнутри двери, забились в самые темные углы, с ужасом прислушиваясь к звонкому лаю. Они вылезли из своих укрытий только тогда, когда художник и его свита были уже далеко. В этот день турки больше не торговали. Они торопливо заперли лавки на тяжелые засовы и замки. И все время перед их глазами сверкал обесчещенный орден Османиэ. Они знали, что этот царственный орден — знак весьма редкого величайшего благоволения султана. Туркам было известно, что лет сорок назад султан Абдул-Азис наградил им художника за картины, которые он купил у Айвазовского для украшения своего мраморного дворца в Стамбуле. А Иван Константинович вместе со все увеличивающейся толпой направился к берегу и сел вместе с собакой в лодку к старому рыбаку Назарету. Когда они отплыли далеко в открытое море, Айвазовский снял с Рекса ошейник, привязал к нему камень, лежавший на дне лодки, и бросил в воду. Айвазовский стал тщательно мыть руки морской водой, как будто хотел смыть с них противную липкую грязь. И Рексу он приказал прыгнуть за борт и выкупаться в море. Он хотел, чтобы и ни в чем неповинная собака смыла с себя любой след от прикосновения султанских даров. Когда Айвазовский вернулся на берег, он обратился к ожидавшей его толпе: — Все это время к страданиям, выпавшим на долю армян и на мою в их числе, что-то еще вдобавок давило на меня, мучило и не давало работать. Сегодня ночью я проснулся, вспомнил вдруг про эти мерзкие султанские дары и понял, что это они отравляют воздух в моем доме. Теперь я от них освободился, и опять в состоянии буду работать, ибо воздух в моем доме очистился. На другое утро старый художник в обычный час вошел в мастерскую. На этот раз он вошел сюда не с намерением живописать величественную красоту моря, а с непреклонным решением заклеймить убийц. Он собрал все свои силы и твердой рукой стал писать картины: «Избиение армян в Трапезунде», «Турки нагружают армян на пароход», «Турки выгружают армян в Мраморное море». Это была правдивая повесть о беспримерных жестокостях, творимых султаном и его сообщниками над мирными армянами… Картины Айвазовского обошли Европу: они были выставлены в России, Англии, Франции. Картины сделали свое дело — они вызвали взрыв негодования. Все честные люди на земле возвысили свой голос в защиту армян. Турецкий султан был взбешен. Его тайные агенты пытались за любые деньги приобрести картины Айвазовского. Они хотели их уничтожить. Но это им не удалось. Тяжелые переживания, выпавшие на долю старого художника, пошатнули здоровье Айвазовского. Но скоро силы вернулись к нему. Сознание, что его кисть участвовала в борьбе за спасение людей, вызвало прилив новых творческих сил. Ивану Константиновичу пошел тогда восемьдесят первый год. Он натянул колоссальный холст и начал писать картину «Среди воли». Десять дней не отходил от холста старый художник. И вот, наконец, работа счастливо завершена. На картине изображено море. Недавно была жестокая буря. Море еще не успело успокоиться. Клубящиеся тучи прорезал солнечный луч. Еще немного времени — и солнце укротит этот мрачный хаос. Картина «Среди волн» была создана не только великим живописцем, сумевшим гениально написать прозрачность морских волн от пронизавшего их солнечного света. Ее создал и мыслитель, который глубоко верил, что свет в конце концов побеждает все мрачное и хаотическое не только в природе, но и в человеческом обществе.
Безостановочно идет время. Художник спешит. Человеческая жизнь имеет свои пределы. Айвазовский написал за долгие годы почти шесть тысяч картин. Весь мир удивляется этому великому трудолюбцу, способному и в старости работать с неутомимостью юноши. О нем не забывали. Его имя прославляли газеты и журналы. Торжественно прошли юбилеи — пятидесятилетие, а потом шестидесятилетие его служения искусству. В честь Айвазовского была выбита золотая медаль с его профилем и увитой лаврами палитрой. Приветствия на имя художника шли из Европы, из-за океана. Торжества в его честь в Академии художеств стали праздником всего