- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (6) »
вымыл миски и котелок в ручье, и мы пошли смотреть все вокруг.
5
Мы прошли опушкой, вышли к копнам и наткнулись на куропаток. Стали взлетать, как ракеты, пестрые большие птицы. Одна ударилась о копну и упала. В глазах у меня зарябило, я кинулся схватить птицу. Старик, понятно, фотал меня. Пальто он расстегнул, кепку повернул козырьком к затылку, в руках его был любимый ФЭД. Птица улетела, а я ощутил, что щека поцарапана. Она — горела. Все горело вокруг меня — желтый лес, озимь, хромировка камеры. — Ты чего не стрелял? — закричал я сердито: щека болела. Старик вежливо ответил, что мы-де инспектируем здешние места. И заверил — снятые им кадры удачны. Еще говорил, места эти глухие, дичь чувствует себя вольно, можно хорошо поработать здесь: аппаратура есть, и пленки достаточно. Я молчал, сердясь на него. Царапина что, она заживет. А из этих идиотских снимков будет сделан альбом для гостей, и те обхохочут меня тысячу раз. …Мы обошли поле и снова вспугнули куропаток. Но теперь Старик выстрелил. Он вскинул ружье — одной рукой! — и выстрелил два раза подряд. Взорвался в стволах бездымный порох, на колючее жнивье упали птицы: две. Попал! Я подбежал и схватил их. Поднял. Теплая кровь обожгла мои пальцы. Я кричал: — Куропатки! Куропатки! Куропатки! Старик улыбался мне, склоняя голову набок. Очки его блестели, за спиной был сосновый лес, называемый бором. И над всем — полем, лесом и мной — плавала отцовская широкая улыбка. Я простил его. Он положил куропаток в ягдташ и отдал его мне: неси! — Какие бывают куропатки? — спросил он. Я ответил с молниеносной быстротой: — Серые, белые и каменные. — А эти? — Серые. Но Старик объяснил мне, что куропатки белые. Что в Сибири на полях толкутся именно белые куропатки. — А еще какие? — Серые. — Правильно! — одобрил Старик. — Мы должны их найти: они вкусные, мы станем их стрелять себе на еду. Но не забывай — только на еду! И всегда бей наверняка — птицам больно. Тот, кто причиняет боль без крайней необходимости, страшный человек, — внушал он. Старик велел мне взять ружье и идти полем, чтобы получился снимок «Молодой охотник». Затем он даст снимок на городскую выставку и, быть может, напечатает его в журнале. И все потому, что мой отец замечательный фотограф. С тех пор как биологи зачислили его к себе лаборантом, он стал фотографом животных. Он их гениально снимает и уже два раза падал с дерева. …В сторожке я ощипал куропатку, а Старик сварил из нее очень вкусный суп. (Картошку и лук я нашел в огороде.) И снова мы сидели с горячими мисками на коленях. Старик, хлебая, вытягивал шею. Очки в тонкой железной оправе потели в супном вкусном пару. Поев, мы сидели на крыльце. Старик учил, как вести себя в лесу: ночевать, разводить костер, стрелять лесную дичь. Мне же хотелось спать. Слушая, я подпирал веки пальцами. И вдруг заснул.6
Проснулся «а кровати-медведе. Вскочил — никого… Я испугался и выбежал — нет папки! Закричал — Старик не отозвался. И хотя вокруг был клонившийся к вечеру день, мне стало страшно. Мне казалось, что отец ушел и умер, я его не увижу. Никогда! Я стал звать его и увидел: Старик быстро шел из леса. Закричал мне: — Что случилось? Я подбежал — лицо его было удивленным и сердитым. — Где ты был? Я так боялся за тебя. Старик сказал, что гулял в лесу (там, кстати, можно будет поохотиться с телевиком на синиц-аполлоновок) и нашел вкусные грибы. И вывалил из карманов эти грибы, сделанные как бы из мокрых оберточных бумажек. Пахли они гнилушками, а назывались осенними опенками. Затем пошли прогуляться. Мы перешли березовый лес, озимое поле и другой лес, сосновый. За ним был овраг, доверху полный осинами. И, стоя у этого оврага, мы услышали глухие, как больной кашель, удары. Они возникали где-то очень далеко и перекатывались справа налево и обратно. Отец сказал мне, что стреляют из большого ружья зарядами черного пороха. Очень красиво: из ружья вырывается светящийся клуб. Значит, мы не одни. Кто-то еще охотился здесь, в этих глухих местах. Это мне не понравилось.7
На следующий день мы перешли овраг и потопали себе дальше. По дороге нам встретились сухие зонтики пучек. Старик учил меня отличить горькую пучку от настоящей — сладкой — по блеску кожицы. Но кто в наше время ест пучки! У ручья мы увидели босые когтистые следы. Старик заявил, что это след барсука. — Снимем его, — предложил я. Мы стали искать барсучью нору: приняли его след за центр и стали ходить, словно привязанные к нему веревочкой. Мы то поднимались по склону, заросшему сухими пучками, то спускались назад. Раз двести мы прыгали через этот ручей и все расширяли и расширяли круг. Старик устал. Он дал мне ФЭД, и я стал ходить один. Барсучью нору я нашел на бугре, среди березок. Около широкого входа лежала надкушенная луковица сараны. Такой аппетитный вид у луковицы! Я догадался: пока мы ходили, барсук смотрел с высоты и надкусывал эту луковицу. Я посидел около норы, положив фотокамеру на колени. Я сидел — и барсук тоже. Он тоненько бормотал что-то под землей. А с деревьев, щелкая, отрывались и падали листья.8
Старик вдруг свистнул. Я не видел его сверху, а только черемухи, около которых он сидел. Но когда перепрыгнул ручей, то уловил ветерок: он нес запах. Не отцовский, а чужой, густой, табачный. Значит, кто-то пришел и будет совать нос в наши дела. Взрослые любят совать нос в чужие дела, расспрашивать о школе и отметках. Я шел, недовольный чужим запахом, как собака, и увидел, что отец не один, около него сидит маленький человек с большим ружьем. Они беседовали. Поднимался дым: человек курил и беззвучно смеялся, глядя на меня. Должно быть, Старик проболтался о моих школьных делах. Я пошел охотничьим утиным шагом. И, как всегда под чужим неприятным взглядом, меня пошатывало. Я подошел и увидел — человек не смеялся, просто у него узенькие черные усы. Оттого казалось, у него два рта, один черногубый, а другой красный. Сам он еще не старый и ловкий, в кожаной начищенной куртке. Такую я буду носить, когда вырасту, стану работать и у нас будут наконец деньги. Человек весь кожаный — сапоги, штаны, даже кепка. А ружье у него черное и блестящее, с белыми металлическими штучками. Словом, охотничий пижон. Нет, не буду носить кожаную куртку! — Мой сын, — заявил Старик (он ужасно мной гордился). Двуротый посмотрел на меня и заговорил с отцом. Оказалось, это он стрелял из крупнокалиберного ружья, черным порохом.- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (6) »