нечисти.

— Сам он враг и нечисть! — выкрикнули из толпы.

Обмякшее тяжелое тело перевалили через расщелину в дубе, под него подсунули меч. Зяблик, выдохнув, шибанул кувалдой по распорке.

Освобожденное дерево стиснуло дарговы ребра, как клещами, голова вскинулась, глаза страшно выпучились и по бороде потекла алая кровь. Дикий рык исторгся из надсаженного горла.

Каня бесстрашно подошла ближе, схватила лорда за спутанные волосы и приблизила искаженное лицо к своему.

— Сто веков этот дуб простоит и будет тебя стеречь. Помучайся теперь стократ за всех, кого ты клялся защищать, а сам мучил и убивал.

— Клялся, да проклялся!

— Кровохлеб!

Лорд захрипел, силясь ответить, на губах вздулись пузыри.

— Тебе есть что сказать, Дарге? — Каня нагнулась ниже.

— Лошадь… — выдавил он. — Отпусти…

Женщина выпрямилась.

— Кобылу-то твою? Вот еще. Всем известно, что кобыла твоя — мара полуночная. Какого рожна нам ее отпускать? Пусть сдохнет в сарае. Все твое — пусть сдохнет навеки, мучаясь, Дарге Дорхан. И тебе не будет легкой смерти.

Она разжала пальцы, развернулась и пошла прочь.

1

Тра-та-та! — пропел над стенами рожок. Ласточка остановилась, прислушалась, завертела головой, крепко прижав к груди плетеную кошелку. Из кошелки высовывались перья зеленого лука и морковная ботва. Еще она купила деревенской сметаны и кусочек грудинки.

Мог бы получиться суп.

Она обычно ходила за продуктами по средам и по субботам, когда не была занята в гарнизонном госпитале.

Торговля шла на площади перед воротами. Сейчас ворота распахнулись, и большой отряд втекал в город, пестрой лентой протягиваясь меж лавок с полосатыми саржевыми крышами, высоченных корзин и клетей с живой птицей.

Во главе отряда ехали два знаменосца. Треугольные знамена трепетали, щелкали хвостами. Одно — Маренгов, другое — с крылатыми кошками — королевское.

Важное дело!

Ласточка обратила внимание на одного из предводителей — его кольчуга сверкала, словно посеребренная. Злющий гнедой конь под ним гнул шею, грыз удила, недовольный тем, что приходится идти шагом и что шумит толпа.

Рядом, на соловом жеребце ехал молодой мужчина с открытым лицом. Шлем он вез подмышкой, удерживая поводья одной рукой, спокойно оглядывал площадь золотыми рысьими глазами. Стеганый подшлемник развязан, ремешки болтаются свободно.

За этими двумя следовали схожие, как ножи, рыцари в кольчугах, длинных налатниках, с треугольными щитами у седел. Разноцветные яркие плащи струились по крупам коней, головы, прикрытые глухими шлемами, высились над замершей в восхищении толпой.

Всего отряд насчитывал около двадцати человек, все верхом. Горожане смыкались за ними, как вода, выкрикивали приветствия.

Ветер рвал шелковую ткань знамен, раздувал юбки и плащи, пузырил навесы лавок. Гнал по осеннему небу овечью шерсть облаков.

Снова затрубил рожок, за стеной отозвались еще несколько.

Да, похоже, немаленькое войско явилось!

Ласточка постояла еще немного, потом двинулась к стене и забралась по каменной лестнице на самый верх.

Между серых, в человеческий рост, зубцов виднелись поросшие лесом Гривки, каменистые холмы, прикрывающие Старый Стерж с северо-востока. Прямо от Гривок начинались желто-зеленые лоскуты полей, низкие каменные изгороди и одинокие деревья, осенними факелами торчащие там и сям.

Теперь, по остриженным волнам пашни, растеклась железом и конским фырканьем целая армия. Ярко золотились первые шатры, перекрикивались солдаты, разжигали огни походных кухонь.

Подошел стражник, скучно оперся подбородком на обух двуручного топора, вытянул физиономию.

— Зачем это, Корешок? — спросила лекарка. — Ты гляди, королевские рыцари, да от Маренга еще всадники.

— Сотня хинетов из Доброй Ловли, ага.

— Чего они в октябре?

— По разбойничью душу, — стражник фыркнул. — Лорд наш все лето гонял каторжанцев по болотам, без толку. Теперь сам лорд-тень разгневался, что дело не движется, своих и королевских людей послал. Видала бастарда золотого? Он из нашего гарнизона еще полсотни морд затребовал.

— Откуда знаешь?

— Гонец вчера прискакал. Велено сбираться. И лорду тож. Поразвесят там, кого надо, и до снега вернутся. Эй, ты куда побегла-то? Ласточка!

Она не услышала, вслепую спускаясь по скользким ступеням, придерживаясь рукой за стену. Кошелка с луком и сметаной осталась лежать наверху.

Мастера Одо, прозванного своими учениками Акридой, Ласточка нашла в задней комнате, у кладовых. Старый лекарь стоял над душой у Виллы, госпитальной экономки, которая суетилась меж выдвинутых на середину комнаты ларей с откинутыми крышками.

Видимо, Акрида получил приказ от лорда Раделя уже давно, а теперь, узнав о прибытии королевских рыцарей, срочно готовил фургон.

— Мастер Одо!

Пару мгновений Акрида, подслеповато щурясь, смотрел на Ласточку. Лысая, в коричневых змеиных пятнах голова на длинной шее клюнула вперед:

— Ласточка… ты, что ли?

— Я, мастер. Вы кого с лордом отправляете?

— А-а, не твоя забота. Иди, Ласточка, иди. Валер поедет, я за ним послал.

— Тут полотна на четыре локтя, мастер, — встряла Вилла, добыв из ларя ворох ткани. — Прикажете на бинты порезать или куском пойдет?

— Куском, Вилла. Сами разберутся.

— Как же, мастер, — заявила Ласточка. — Валер один не справится, вон какая армия! К тому же он все лето с лордом ездил.

Акрида снова клюнул пятнистой головой и показал Ласточке шишковатый скрюченный палец.

— Валер — слуга лорда нашего Раделя, как и мы с тобой, и будет делать, что прикажет лорд. — Для убедительности старик потряс крючком у Ласточки перед носом. — И наилучшим образом, женщина! А что до «один не справится», так ему в пару вильдониты своего брата отправляют, сведущего в нашем ремесле. С помощниками. От них и фургон, и все причитающееся.

— Давно пора, — буркнула Вилла. — А то устроились на лордских-то харчах, и дом на Колодезной им, и Гусиный Луг, и пасеку в Бережках…

— Ты не чужое добро считай, женщина, а свое! — Скрюченный палец ткнулся в экономку. — Что это ты на пол свалила? Вот это, что такое?

— Так полотно же, мастер!

— Почему на полу! Убирай сразу. Горазды чужое добро пересчитывать, а свое по полу разбросали!

— Не на полу, а на тряпице, — обиделась Вилла, но сгребла ворох ткани и унесла его к дорожным сундукам.

— У Валера младшему месяца не исполнилось, — сказала Ласточка. — И жена прихварывает. Я вместо Валера могу поехать, мастер. Я же одна, у меня нет никого.

Вилла обернулась и уставилась на нее большими глазами.

— А? Чего ты