выставив перед глазами неустройств, происходящих в общежитии. Каким образом выставить гнусность порока, не представив, по крайней мере, одного порочного? Как показать картину грубого невежества без Скотинина, худого воспитания без Митрофанушки, сдернуть маску с лицемерства без Тартюфа, со сластолюбия без сластолюбца?..»

«Женитьба Фигаро» была апогеем славы и популярности Бомарше. Дальше начинается падение и той и другой. Писатель как бы теряет ключ к разгадке общественных течений. Новые люди и новые идеи нарождаются вокруг него, но он уже не видит этого роста. Оппозиция с театральных подмостков переходит в толпу, слова становятся делом, новое поле кипучей деятельности – открывается для Франции, а ее пробудитель и чародей Бомарше ищет покоя, тихой жизни среди довольства. В воздухе носятся первые веяния «свободы, равенства и братства», истомленным беднякам мерещится вдали царство общего благосостояния, а Бомарше выстраивает на глазах этих бедняков, на границе захудалого Антуанского предместья, пышные хоромы со статуями и эмблемами. Дороги писателя и общества расходятся все больше и больше… 9 марта 1785 года Бомарше в последний раз приковывает к себе внимание Франции и всей Европы, и не только внимание, но горячие симпатии. Не довольствуясь критикой его произведений, враги Бомарше перешли в эту пору на личные оскорбления автора «Женитьбы», во главе с Сюаром и при скрытом участии герцога Прованского, впоследствии Людовика XVIII. Раздраженный выходками противников писатель позволил себе довольно едкое замечание по адресу неразборчивых зоилов. «Если я должен был, – ответил он в „Парижском журнале“ на их выходки, – победить львов и тигров, чтобы заставить сыграть комедию, не думаете ли вы довести меня до необходимости, подобно голландской служанке, с ивовым прутом в руках гоняться по утрам за грязными ночными насекомыми?»… Львы и тигры этой тирады были поняты всеми как намек на оппозицию короля представлению «Женитьбы Фигаро», а оскорбительное название грязного насекомого невольно падало на сотрудника Сюара, герцога Прованского. Это ли хотел сказать Бомарше, или нет, во всяком случае, враги писателя не замедлили объяснить Людовику резкий смысл его статьи в самом невыгодном свете. Король настолько не сдержал своего негодования, что, не выходя из-за карточного стола, написал на семерке пик приказание арестовать дерзкого автора. Бомарше был заключен в тюрьму Сен-Лазар. «Уверяют, – писали об этом из Парижа в „Московские ведомости“, – что Бомарше посажен не в особую комнату, но в залу исправления, т. е. что он будет за столом с прочими молодыми вольницами и будет принужден так же, как они, читать благочестивые сочинения, слушать мессу, исповедоваться, а может быть, сносить терпеливо и наказания наравне с прочими». Это известие вполне оправдывалось репутацией сен-лазарской тюрьмы как места заключения проституток и сбившихся с пути молодых людей, подлежавших в случае надобности телесному наказанию по усмотрению тюремного начальства. Однако торжество врагов писателя, даже в куплетах воспевавших его унижение, было непродолжительным. Король не замедлил почувствовать резкость своей меры, и на пятый день заключения Бомарше был выпущен на свободу. Чтобы еще более сгладить неприятное впечатление от ареста, Людовик приказал удовлетворить давнишнюю просьбу бывшего помощника Соединенных Штатов о возмещении его убытков по американской операции. Уменьшение популярности писателя грозило не сверху, а снизу.

Первый удар по этой популярности пытался нанести знаменитый Мирабо. Вместе с механиками, братьями Перье, Бомарше основал в начале восьмидесятых годов акционерную компанию для снабжения Парижа водою. Дело оказалось чрезвычайно прибыльным и потому не замедлило возбудить зависть в кружках парижских финансистов. Мирабо, который искал в эту пору случая так или иначе выдвинуться и состоял в дружеских отношениях с банкирами Паншо и Клавьером, принял на себя роль тарана в руках противников Бомарше. Он обнародовал брошюру с целью показать невыгоды для парижан предприятия Перье-Бомарше и даже больше – гнусность этого дела. Бывший противник Гезмана опять должен был вспомнить свое искусство мемуариста и напечатал брошюру, шутливо называя ее наподобие филиппик Демосфена – мирабеллями. Мирабо как будто ожидал этого. Второй памфлет, еще более резкий, обрушился на Бомарше с самым мрачным портретом популярного писателя… На этот раз дело кончилось, однако, после временного шума даже примирением противников. Но дорога, проторенная натиском Мирабо, показалась слишком соблазнительной для другого искателя славы, и Бомарше опять пришлось бороться с самыми страшными обвинениями… Как человека богатого и влиятельного его постоянно осаждали просьбами то о деньгах, то о содействии. Он редко отказывал в таких случаях и в 1781 году принял участие в деле жены эльзасского банкира Корнмана. Эта особа, с ведома мужа, состояла в связи с протеже военного министра, а потом, когда ее любовник лишился протекции, тем же мужем была заключена в тюрьму по обвинению в адюльтере, но больше для того, чтобы завладеть ее имуществом. Несчастная женщина была в эту пору беременной. Бомарше горячо принялся за ее дело, добился ее освобождения из тюрьмы и таким образом навлек на себя непримиримую злобу эльзасского банкира. В феврале 1787 года он был атакован самым возмутительным памфлетом за подписью Корнмана, на самом деле написанным безвестным адвокатом Бергасом. По своему обыкновению Бомарше ответил тем же, воздав должное и Корнману, и Бергасу. Но с этого и началась настоящая кампания. Подобно Мирабо, Бергас оставил в стороне семейное дело банкира и со всею силою своего шумливого красноречия обрушился на Бомарше. «Несчастный! – патетически восклицал он по адресу противника. – Ты, как потом, покрыт преступлением (tu sues le crime)», и затем перечислял преступления: Бомарше продал себя министрам, он враг свободы печати и прав народа, словом, человек, само существование которого – святотатство… Чтобы остановить поток этого красноречия, Бомарше обратился к суду. 2 апреля 1789 года парламент признал обвинения Бергаса ложными, оскорбительными и клеветническими и наложил на него штраф в 1000 ливров с угрозою, в случае рецидива, подвергнуть примерному наказанию. В этой развязке дела, казалось, не хватало только мрачной формулы «суд презирает тебя», не хватало для полного торжества Бомарше. Но все было иначе. Общество уже не радовалось победе Бомарше, напротив, обвинение Бергаса было встречено глухим ропотом… Как ни дики были выходки адвоката, они содержали в себе кое-что справедливое, они кинули свет на