Наконец, даже сам не вполне благополучный финал тоже как бы специально выдержан в духе современной драматургии. Дальнейшие судьбы героев обозначены не столь грубо и определённо, как в эпоху классицизма (когда сообщалось в последнем акте о том, кто в конце концов на ком женится, кто выйдет в начальники, а кому предстоит отправиться за свои злодеяния на каторгу), но лишь намёком, вытекающим из подтекста, однако намёком, достаточно ясно воспринимаемым (особенно учитывая читательский оптимизм), не вызывающим двусмыслиц и кривотолков.

Между тем рядом с физикой жили в ту эпоху и живут поныне другие науки. А в них научные сюжеты обретали и обретают довольно часто совсем несхожие повороты. Случайности в том нет. Ибо познание сталкивается с великим множеством разных явлений природы, и пути их изучения, как правило, определяются спецификой предмета исследования. А предмет этот бывает иной раз столь неудобен и строптив, что и поныне, скажем, не позволяет поставить необходимых учёным экспериментов. И тут любые научные приборы до какого-то момента оказываются бессильны — не могут ответить: верна ли та или иная концепция.

Одной этой особенности вполне уже достаточно, чтобы переиначить весь сюжет.

Как раз с такой «драмой идей» и предстоит познакомиться читателю этой книги. Она выйдет непохожей на описания важнейших этапов истории физики, блистательно исполненных несколькими старшими моими коллегами.

И совсем не потому, что автора, дескать, побудила на это гордыня и он решил поразить читателя новациями. Нет, роль автора в данном случае самая скромная: изложить факты и события, разбросанные в научных трудах и в популярных работах, придать им определённую последовательность, да ещё снабдить самыми необходимыми комментариями.

Однако становишься «новатором поневоле», когда эти факты выстраиваются сами собой в весьма своеобразные цепочки, отчего и комментариев требуют особых.

Словом, получается «верблюд». И тут уж ничего не поделаешь. Остаётся только просить читателя: не навязывайте ему «лошадиных мерок». Отрешитесь от «видовой предвзятости».

Итак, мы будем говорить о дрейфе материков, об идее мобилизма, ставшей сегодня, по мнению большинства учёных, доминирующей в изучении природных процессов, сформировавших нынешний лик нашей с вами родной планеты Земли.

Уважая своего читателя, почитая его достаточно осведомлённым в научной проблематике (другой читатель на книги подобного рода времени тратить не будет), я не стану подробно расписывать общепринятые истины, что проблемы столь глобального масштаба имеют огромное значение для теории, для мировоззрения, для практики: поиска полезных ископаемых, запасы которых, что также хорошо известно, постепенно истощаются.

Да и вообще, не хотелось бы мне в традициях ярмарочного зазывалы заранее расхваливать и возвышать тему, за которую взялся. Мне же самому уже одним она представляется бесспорно интересной: у человека, пытающегося понять мир, в котором живёт, и себя в этом мире, не может не вызвать любопытства, что было раньше на месте того куска суши, где находится его дом, тех морей, по которым он ходит на судне. Ему важно знать, как выглядела прежде наша третья планета Солнечной системы и какие перемены ей ещё предстоит пережить.

Наконец, последнее. Заканчивая вступительную главу, хочу — в старой доброй традиции научных трактатов — от души поблагодарить всех учёных, чьи труды и чья помощь позволили автору, не будучи специалистом в космогонии, геофизике, геологии, океанографии, палеомагнитологии, палеоботанике, палеозоологии, палеоклиматологии, кое-что понять и постигнуть в сложнейших этих науках.

Особая же моя благодарность рецензентам, чьи имена по недавно принятому правилу стоят на обороте титульного листа: членам-корреспондентам Академии наук СССР Петру Николаевичу Кропоткину, Виктору Ефимовичу Хаину и доктору физико-математических наук Олегу Георгиевичу Сорохтину. Кропоткин с первых шагов благословил замысел сего труда, на протяжении всего пути был моим постоянным советчиком, строгим, но доброжелательным критиком. Сорохтин, прочитав первый вариант моей рукописи, набросал на её полях не только замечания, но и то, что сам он назвал «соображениями по ходу». Очень ценные замечания и поправки Сорохтина привели к рождению на свет второго варианта книги, который и предлагается вниманию читателя. А вот «соображения по ходу» я счёл себя обязанным включить в текст, естественно, не присваивая себе их авторства.

Такого рода нетрадиционный приём мне представляется оправданным в данном случае потому, что и сегодня проблемы, о которых пойдёт речь, находятся в сфере компетенции по большей части двух наук: геологии и геофизики. Это и делает нашего «верблюда» двугорбым. И прямо надо сказать, что «мирное сосуществование» столь близких сфер познания пока, скорее, мечта, нежели реальность. Но, судя по всему, не такая уж далёкая.

Геофизики иногда прямо, иногда косвенно, как бы вскользь постоянно обвиняют геологов, в избыточной склонности то к описательности, то к научным фантазиям, не подкреплённым опорой на строго и однозначно установленные физические законы. Геологи в ответ упрекают геофизиков в том, что они слишком физики, что от двойного имени своей науки упор они делают на вторую часть, а вот первую, общую для двух наук, идущую от греческого названия нашей планеты, принижают или даже вовсе игнорируют. Иными словами, по мнению геологов, геофизики ко всем процессам, связанным с формированием лика планеты, спешат прямо и непосредственно приложить общефизические законы, игнорируя (или, по крайней мере, мало принимая в расчёт) своеобразие и неповторимую специфику предмета.

Мои консультанты представители разных наук, да к тому и разных научных поколений. Кропоткин — геолог классического типа, чья научная деятельность началась ещё в тридцатые годы. Сорохтин — геофизик, вступивший в науку двумя десятилетиями позднее. И хотя оба они немало сделали для развития глобальной тектоники плит, однако взгляды их весьма разнятся.

И давняя полемика между геологами и геофизиками, да ещё отяжелённая разницей поколений, нашла своё отражение и в пометках рецензентов на полях скромного моего сочинения. А поскольку тема книги — жизнь в науке концепции мобилизма, драма, связанная с её становлением, то мне и показалось, что грешно было бы скрыть от читателя это весьма своеобразное её проявление. Да, кроме того, иным путём не вижу возможности удовлетворить пожелания обоих моих научных гидов.

Своё кредо Олег Георгиевич Сорохтин достаточно красноречиво высказал уже «соображениями по ходу», написанными на полях и на