абсолютно спокоен.

— Нет, нет, без тебя я не хочу! — Все буквально кричало во мне. Наверно, он услышал как бьется мое сердце, и взял мои руки в свои. — Ты полетишь и сделаешь все так, как будто мы оба там. Ты сможешь это и без меня, я знаю.

Я прикрыла глаза и услышала внутри себя: он прав, да и ты тоже так чувствуешь и видишь себя уже там. Ну признайся себе: ведь ты очень хочешь этого. От такого подарка грех отказываться… На все воля-Божья. Решайся. И я приняла решение:

— Хорошо, я лечу. А ты постарайся побыстрее сделать новый паспорт, и мы еще сможем все успеть.

— Я так и сделаю, И прилечу к тебе.

Его уверенность стала передаваться и мне. В его глазах я читала: "Ты справишься, я знаю. Я люблю тебя, я верю в тебя, ты у меня умничка…" Но скрывать свою боль и разочарование ему было уже не под силу, и он стал торопить меня: "Иди, иди!"

Он чуть пожал мои руки, затем быстро и нежно поцеловал в щечку и легонько подтолкнул меня к пограничной стойке:

ТЫСЯЧА ДОЛЛАРОВ

То, чего я боялась, произошло. Сейчас я понимаю, что была весьма наивна, думая, что все пройдет гладко. У нас было мало времени, все делалось очень быстро. И новая программа, и огромное количество вещей, с ней связанных. Оказалось, что его документы оформить за столь короткий срок просто невозможно. Когда нас пригласили в Америку, у Мирзы еще не было ни прописки, ни тем более российского гражданства. Откуда этому было взяться, ведь мы еще не были официально женаты. Друзья подсказали, где можно сделать паспорт быстро без особых формальностей. Естественно, все эти заботы упали на меня. Но, прежде всего, решено было оформить наш брак.

Молодой человек в костюме и галстуке, как с обложки глянцевого журнала, терпеливо объясняет мне:

— Паспорт не будет ничем отличаться от настоящего, и будет стоить тысячу долларов.

Я торопливо поясняю, что он — мой муж, мы просто не успели все сделать раньше, но нам надо срочно, нас приглашают работать в Америку. Молодой человек дежурно улыбается, похоже, его совершенно не волнуют наши проблемы, он такие объяснения, пожалуй, несколько десятков раз в день выслушивает.

Он делает многозначительную паузу:

— Но ответственности мы не несем никакой.

— Где же вы их оформляете?

— Это вопрос конфиденциальный, — многозначительная улыбка на его лице выражает гордость и самодовольство. — У нашей фирмы свои секреты.

Позже я осознала, что такой паспорт все равно является липовым документом. Хотя сама «корочка», конечно, настоящая. Только вот взята она из сейфа «потихоньку» каким-нибудь радеющим за пополнение семейной казны работником органов. Или паспортистка, получающая гроши, в обмен за купюры большего достоинства обеспечивает подобные фирмы десятками таких паспортов.

— Хорошо, мы вам поможем, мы всем помогаем. Но знаете, определенный риск, конечно, есть, и если вы согласны… — "глянцевая обложка" смотрит на меня вопросительно.

Конечно, мы согласны. А куда деваться?

И вот я держу в руках две красные книжицы. Открываю свой паспорт — все правильно. Открываю второй «документ» и буквально столбенею. Ребята, что же вы такое написали? Вместо «Мирзакарим» — стоит «Мирзакарум», отчество вообще сами придумали — «Валиевич». Но ведь он Санакулович?!

При сравнении его и мой паспорт зримо отличались друг от друга, разница чувствовалась невооруженным глазом. В моем — все отпечатано на машинке, в его — от руки, как-то не очень аккуратно, да еще и ошибки эти…

Совершенно обалдевшая, я лепечу:

— Откуда такие данные? Надо переделывать.

"Обложка глянцевого журнала" (сегодня уже в другом галстуке) ничуть не обескуражена моими претензиями:

— Да никто и не посмотрит, никто не проверит, — и лучезарная улыбка. — Хотите переделать? Отлично. Если очень хотите, платите заново и снова ждите.

От этой беспредельной наглости у меня даже слова все пропали:

— А как же ваша ответственность?

Для них это — пустые слова. На служащих конторы они не производят никакого впечатления. Они уверили меня, что все обойдется. И я, как ребенок, позволила себя убедить. Внутри иногда просыпался маленький червячок: я начинала предчувствовать, что в паспорте может получиться загвоздка. Мало того, что липовый, еще и выглядит подозрительно из-за жуткой небрежности какой-то офисной девочки, торопившейся на свидание. Знала бы эта девчонка, чем ее торопливость обернется для нас. Ведь я в глубине души понимала, что может произойти, просто не хотелось в это верить. Небо любви было безоблачным.

Между тем, наша поездка откладывалась, каждый день приносил новые заботы и дела, бесконечная суета забирала много сил и времени… А паспорт так и не был переделан. Мирза не захотел, а может, и не смог, потому что делать его следовало через Узбекистан, ведь он был гражданином этой страны.

МЕЖДУ НЕБОМ И ЗЕМЛЕЙ

Слезы текли по щекам. Окончательно ослабев, я дремала в кресле самолета, но как только прорывалась сквозь сон, слезы одолевали меня снова. Это были слезы отчаяния перед незримой силой, которая развела нас в стороны и разрушила все планы. Все это казалось таким несправедливым и таким нереальным. За окном плыли и плыли облака. Они казались то горой, то озером, то океаном, то раем, то адом. И им не было до меня никакого дела. Подходили стюардессы со своими подносами, участливо трогали за плечо: "Чем вам помочь?" О! Чем мне можно было помочь? Автоматически что-то пила, ела… И, обессиленная, опять проваливалась в спасительный сон.

Тогда во время долгого перелета я как будто заранее оплакала наш будущий разрыв. Слезы почему-то не приносили успокоения, они текли уже сами по себе, как вода из неисправного крана. Голова от них становилась тяжелой, тело — абсолютно бессильным, а лицо — некрасивым. Но они оказались спасительными, ведь с ними уходило так много всего… То были очищающие, святые слезы. И способность так выплакать все — бесценный Дар Природы. В тот момент я просто не осознавала, что это включилась Саморегуляция, данная нам свыше самим Творцом.

Все, что происходило рядом со мной, вокруг меня, выплывает из памяти рваными фрагментами, как будто из фотопленки кто-то вырезал несколько кадров, а остальное выбросил в корзину.

— Вы туда летите в первый раз? — Надо мной склоняется лицо, изборожденное морщинами, и глаза, подернутые дымкой прожитых лет, — добрые, ласковые… Но — чужие!

— А у меня там дети, внучка Танечка. Пригласили снова. Вот, ей подарок везу! — тычет в меня какой-то куклой.

Мне не интересно, я ничего не воспринимаю, а старческий голос продолжает шелестеть.

— Вот, приглашают, я иногда и летаю, наверное, в последний раз, сколько мне