Русачки

Марии Иосифовне Татарченко, где бы она ни находилась. И еще: Анне, Ирине, Наде, Клавдии-Большой, Надежде, Любе, Шуре-Большой, Кате, Жене, Шуре-Маленькой, Даше, Соне, Оле, Вере, Галине, Зое, Mapфe, Лидии, Тане, Татьяне, Ванде, Тамаре, Наташе-Маленькой, Агафье… И еще: Пьеру Ришару, Бюрже, Роже Лашезу, Марселю Пья, Фернану Лореалю, Штими, Поло Пикамилю, Раймону Лоне, Виктору, Огюсту, Морису Луи, Ронсену, Коше, Жаку Классу, Рене-Лентяю, старому Александру, Бобу Лавиньону, Толстому Мими, Ролану Сабатье, Дядюшке, Фатьме… И еще: всем тем, чье имя мною забыто, но не лицо, всем тем, кто приволок-таки домой свою шкуру, всем, кто ее там оставил, и вообще, всем мудозвонам, которые не были ни героями, ни предателями, ни мучениками, ни палачами, а просто, как и я сам, несчастными мудозвонами. И еще: той старой немецкой даме, которая всплакнула в трамвае и дала мне хлебные карточки.