мальчик терпеливо смолчал и кинулся к раковине, чтобы налить воды в жестянку, куда кузнец окунул горячие сверла. На обратном пути он споткнулся и облил кузнеца грязной водой; тот повернулся и дал ему подзатыльник.

— Ну-ка, потише!.. — сказал Бен.

Кузнец взглянул на Бена. Ростом он был вдвое выше летчика и ничуть не испугался сердитого окрика. Он засмеялся.

— Парень-то ведь лентяй, — сказал он по-английски.

Мальчишка осклабился. Кузнец уронил тяжелую руку ему на плечо и, подержав ее там, легонько подтолкнул мальца вперед, приказывая ему вынуть тупое сверло из дрели и заменить его новым.

Бен все понял и быстро взглянул на своего сына, чтобы проверить, понял ли тот. Но Дэви был скрытным парнишкой и редко показывал, что у него на душе, кроме, пожалуй, тех случаев, когда его обуревал страх.

— Ну, как тебе нравится клетка? — спросил его Бен.

— А ты сможешь поставить ее под водой?

— Подвешу груз к полу и привяжу боковые стенки к кораллу, — ответил Бен.

Кузнец с треском сломал сверло и, пока искал другое в ящике с инструментом, приказал Махмуду приварить прутья дверцы. Бен и Дэви смотрели, как мальчик зажигает ацетиленовую лампу, раздувая синее пламя, и, надев потрескавшиеся очки, приваривает крест-накрест полоски стали к дверной раме.

— Сваривай получше! — попросил мальчика Бен.

— Jowa, ya Bey,^[1] — сказал он.

Бен все-таки не спускал с него глаз, наблюдая за тем, чтобы прутья были приварены прочно. Он стоял возле маленького египтянина, но вдруг заметил, что Дэви демонстративно отошел в сторону. Поглядев на спину сына, Бен понял, что тот хочет выразить свою солидарность с маленьким арабом, который отлично мог приварить прутья и без указки старших.

Когда клетка была готова, ее осталось только перевезти на маленьком наемном самолете, не напугав при этом его владельцев. Чем меньше они будут знать об этой странной железной клетке, тем лучше. Даже в разобранном виде она была слишком громоздкой, чтобы уместиться в фюзеляже «Остера».

Единственным способом было привязать ее снаружи, вдоль всего фюзеляжа. Но это надо было сделать очень аккуратно, не то клетка могла сместиться во время полета и вызвать аварию.

На небольшом аэродроме у Бена были друзья среди египтян-механиков; и одному из них, которого звали Саламом — за то, что он постоянно приговаривал: «Ya Salaam!» («Милостивый господи!»), о чем бы ни зашла речь: будь то удачный полет или, наоборот, серьезная катастрофа, — Бен объяснил, что ему нужно.

— Ya Salaam! — сказал Салам, поглядев на клетку. — С этой штукой на «Остере» не полетишь.

— Почему? — спросил Бен. — Такую тяжесть машина поднимет шутя.

Салам помотал головой, показывая на легкий трубчатый фюзеляж.

— Во время полета они должны сохранять эластичность, — сказал он. — Если вы к ним привяжете металлическую клетку, будет слишком большая нагрузка на хвост… Ya Salaam!

Он утверждал, что Бену, может быть, и удастся долететь, но конструкция самолета будет ослаблена. Это опасно.

— В ангаре стоит «Бичкрафт». Он для этого дела куда больше подходит.

«Бичкрафт» — прочный, сильный американский самолет с мощным мотором. Машина была куплена египтянами у нефтяной компании, где раньше работал Бен. В «Бичкрафтах» и «Фейрчайлдах» он возил над египетской пустыней геологов, а теперь эти самолеты были изношены и доживали свой век в ангарах.

— Вот сюда, понятно? — сказал Салам, показывая место под фюзеляжем одного из «Бичкрафтов».

Бен вспомнил, что там ввинчено четыре болта для того, чтобы привязывать самолет к колкам в пустыне во время сильного ветра.

— Великолепно! — обрадовался он.

Салам отодвинул панель в задней части фюзеляжа и показал, куда можно прикрепить еще два болта, чтобы подвязать клетку.

— А мотор в порядке? Помню, из него масло текло, как из сита, — сказал Бен.

— Часов на двадцать хватит, а у меня есть очень тяжелое масло.

С Саламом не пропадешь, и Бену казалось, что он уже на полпути к цели.

В бытность свою в Канаде Бену частенько приходилось летать на небольших самолетах с громоздкими частями горного оборудования, подвязанными к фюзеляжу. Но у старого «Бичкрафта» разболталось управление, и мотор терял компрессию уже при взлете; Бену казалось, что он летит не на самолете, а на самой акульей клетке.

— Порядок? — спросил он Дэви.

Дэви был бледен, и отец не знал, от воздушных ли это ям над пустыней, от врожденного страха перед самолетом или от предвкушения опасностей, которые их ждут в Акульей бухте.

— А выше ты не можешь подняться? — спросил его мальчик. — Туда, где нету ям?

Это уже было достижением. Мальчик наконец о чем-то попросил.

— Я и так лезу наверх сколько могу, — ответил Бен, стараясь перекричать не слишком мощный рокот старенького мотора. — Клетка привязана чересчур близко к носу…

Нос у «Бичкрафта» и так был слишком тяжел, даже с добавочным грузом на хвосте. Бен отвел подальше назад ручку, но протез на левой руке сразу же впился в живое мясо. Ему приходилось все время держать машину в равновесии; стоило отвести ручку слишком далеко, нос задирался и самолет терял управление.

— В кармане у меня леденцы, — сказал Бен. — Достань-ка их оттуда.

Дэви залез в карман отцовской рубашки и вынул пакетик леденцов. Один из них он сунул Бену в рот (тот не мог отпустить ручку). И сделал это, как заметил Бен, по своей воле.

— Тебя тошнит? — спросил отец.

Дэви покачал головой, и Бен понял, что не должен был этого спрашивать. Вопрос, наверно, напомнил прошлый полет, когда Дэви сильно мутило. Но на этот раз Бен дал ему таблетку аэрона.

— Хочешь попробовать? — спросил Бен, кивком показывая на рукоятку.

Дэви снова мотнул головой и поглядел на отцовский протез; он был из алюминия, а кисть руки — из какого-то легкого сплава, покрытого кожей. Там, у локтя, где искусственная рука примыкала к настоящей, образовалась большая свежая рана, из которой выступила кровь. Вид кровоточащей раны заставил Дэви поглядеть в глаза отцу; он не понимал, как тот может терпеть такую боль, но Бен ответил ему спокойным взглядом.

— У меня чувство, словно я веду тяжело нагруженный товарный поезд! — прокричал Бен.

Он делал вид, что ему легко, но у него было ощущение, будто он несет самолет на вытянутой больной руке и она уже начинает сдавать.

— Ну вот! — с облегчением произнес Бен, когда среди десятка тысяч бухт вдоль обнаженной зеленой границы пустыни и моря показалась их белая бухта.

Бен узнал о ней от одного египетского гидробиолога: по его словам, тут было полно и акул, и гигантских скатов. Эту бухту тоже звали Акульей, как и все другие, и она тоже