Это и безопасней. Можно и в "морду плюнуть" отъявленному вралю и лоснящейся харей. Это уже из молвы выражения… Но душа-то тебя всегда взывает о своем со своими поговорить. И с "таким" и "нестаким". Это вот и взяло верх в Александре.

День рождения Виктора пал на пятницу, но Александра решила созвать гостей в субботний день.

Дмитрия Даниловича приглашение Александры обрадовало. Развеяться в непри-нужденном разговоре с теми же мелиораторами и не плохо. Уловил и некоторую хитрость супруги именинника. Виктор увлекался рисованием. Показывать свои "малевания", как он говорил, стеснялся, как стесняются деревенские люди "зряшного дела". Александра и умыслила подстроить, чтобы на рисунки его взглянули, в том числе и художник, Андрей Семенович… С грустью подумалось Дмитрию Даниловичу, что в гости придется идти без Анны…

От Патрикийки до Кузнецова ехали молча. Дорога шла по зеленому коридору, сре-ди глухо разросшегося ивняки и ольшаника. Это была даже и не дорога, а всего лишь ве-сенние следы колес и гусениц тракторов, затянувшиеся уже молодой травой. Но такое ви-дение умиляло, отвлекало мысли от обыденного: живая сила земли борется с действом человеков, не поддается оскоплению.

Показался просвет Кузнецова поля. Вышли из "Уазика". Николай Петрович сделал несколько шагов по травянистой кромке поля. Остановился возле борозды, как бы что-то выглядывая. Но ничего не увидев, пошел дальше по луговине, разминаясь после сидения за рулем.

Дмитрий Данилович заметил бледно-желтые худосочные пятна на густой зелени поля, указал на то Александре. На бугристых местах, где не было торфяного слоя, плугом выворотились мертвые пласты глины. Всходы взялись, но корни не нашли питания и стебли растений блекли.

Николай Петрович разговоры пахаря с агрономом не затрагивал. Сказал как бы к слову, что для определения урожайности райком комиссию создает. Обязательства тре-буют принять по сдаче зерна государству, с честью выполнить "первую заповедь". А кол-хозам не в радость, если комиссия усмотрит хорошие виды на урожай. Но и в хвосте оста-ваться не резон. О таком ныне каждый председатель размышляет. Как вот ему выгодней себя выказать, чтобы дотаций не лишиться за недород… Худосочные пятна комиссии и надо показать.

Дмитрий Данилович прошел по борозде к ближнему желтому пятну на загоне. Александра вырвала несколько блеклых растений, взяла земли в пакетик. И Дмитрий Да-нилович надеянно подумал, что так вот и должна создаваться агрономом колхоза почвен-ная карта своих земель — биография каждого поля.

Оглядев Кузнецово, сели в "Уазик" и по насыпной песчаной дорожке лихо проскочили болотняк. Показалось Данилово поле. Свернули влево к Шелекше. Остановились против того места, где были Татаров бугор и Лягушечье озерцо. Небо над полем голубело. Сочная зелень его как бы вбирала в себя тишину неба.

На берегу Гороховки под большой рябиной мелькнуло что-то белое. Дмитрий Да-нилович догадался, что это художник, Андрей Семенович. Он тоже заметил машину, вы-шел из-под рябины, помахал рукой.

— Вот мы и кстати появились, — сказала Александра, узнав художника. — А то что за картина без людей.

Дмитрий Данилович предложил подойти. На опасения Николая Петровича, что помешают, ответил:

— Да Андрей Семенович и рад будет. Любит, когда кто-нибудь возле него. Вишь, зовет, как не подойти.

3

К рябине, где писал картину художник, вела тропка от Шелекши берегом Горохов-ки. К ней и подъехали, остановились на мыску у сосняка.

— Подойдут, думаю, или не подойдут, — встретил их на тропке у сосняка с такими словами Андрей Семенович. Восторженный, подвижный, легкий. Вроде сияло что-то во-круг него, лучилось движением света.

Поздоровался с Александрой, идущей впереди. Здороваясь с Николаем Петрови-чем, сказал с живостью пытливого человека:

— Очень рад, что зашли… Без разрешения, можно сказать, забрел в ваши владения, эксплуатирую чужую красоту.

— Владения-то эти, если называть их так, Дмитрия Даниловича. Фамильное поле Кориных, Данилово, — отозвался Николай Петрович не без некоторой игривости.

Художник обернулся к Дмитрию Даниловичу, стоявшему чуть в сторонке, пожал ему руку. Пригласил всех пройти к рябине. Пошел следом за Александрой, предупреди-тельно сопровождал ее, как хозяин своей уже тут тропинки.

— Ничто так не питает воображение, как места отеческие, — проговорил, будто в чем оправдываясь.

Подойдя к рябине, указал на установленный на легком мольберте расписанный холст. На подставках лежали краски и кисти. Сам встал сбоку, давая подошедшим разгля-деть свое творение.

— Вот пишу поле, — сказал, как сказал бы пахарь о севе, — вроде по-своему собираю его плоды.

Андрей Семенович был в легкой полотняной куртке с чуть укороченными рукава-ми. Штаны тоже из сурового полотна, похожего на домотканое. Из-под расстегнутого во-рота рубашки высовывались на груди седые волосья. Голова белая, распушенная, похожая на шар одуванчика с необлетевшим еще пухом и горделиво выделявшаяся в мураве. шля-па из соломки, пожелтевшая до золотистости, лежала на раскладном стульчике.

Взглянув на поле, на свой холст, ровно куда-товдаль, художник как бы на миг ушел в себя.

— Отвлекли вот вас, — стал было извиняться Николай Петрович, заметив это состоя-ние художника. Александра и Дмитрий Данилович смотрели на картину и поле, сравнивая то и другое. И были как бы в единстве с художником.

— Наоборот, наоборот, — оживился Андрей Семенович, обернувшись к Николаю Петровичу. Простер руки над нивой, указывал на ее ширь, раздумно перемолчал какую-то свою мысль, высказал:

— Мне не хватало пространственного объема, взгляда за грань видимого глазом. Вроде как выхода к конечной бесконечности, одоление на то запрета в себе. Птицы при-тихли, солнце в истомном мареве, напряженность световая стушевалась. Все и застыло в ожидании… Вы подошли и разрушили затаившееся движение. И пошли волны из далей пространства от одного живого к другому. Безмолвие не есть покой. Тут все та же тайна — действо множества стихий. Разгадка их и может обнажаться в случайности… Поле вспа-хано, засеяно и оставлено до другой поры. Но и тут оно жаждет взгляда пахаря. Неруко-творная природа свыкается сама с собой, а поле — досотворение пахарем Божьего мира… Это движение бесконечное… Если такого ощущения написанная картина поля не вызывает — лучше на само поле смотреть. Поле — твоя любовь через пахаря самой жизни, а жизнь сама — она во Вселенной… Пахарь — первородное дитя Мироздания. Понимание себя Вселенским человеком и должно придти к тебе через пахаря… Без Солнца нет живого поля. А