понимая, сосредоточил внимание на этих двух громилах.

- Ты станешь пить из казенной кружки? - сдавленным прерывающимся голосом спросил Зверь.

- Кроме того, - добавил Тигр, выставив вперед челюсть, - что это еще за "ради приличия"? Мы на банкете или в гостях у дедушки?

Прошляк мгновенно разжал пальцы, словно ухватился за раскаленный шомпол, и алюминиевая кружка застучала по полу.

"Законники" в изоляторах и близко не должны были подходить к посуде общего пользования притрагиваться к ней уже было за "падло". Прошляк этого, конечно, не забыл, просто расслабился и, уступая настойчивости Зверя, машинально, не глядя, взял кружку. Не должен был он и о "приличиях" говорить. Здесь не было необходимости соблюдать ни приличия застолья, ни правила хорошего тона или гостеприимства. Суровая реальность здешнего мира диктовала свои условия. Здесь была уместна лишь правота того "чистого парня", который отстаивал ее уже тем, что не ломался, не сгибался и не сдавался, который не оскорблял своих сотоварищей, коллег-бедолаг и который не склонял головы ни перед какими другими законами, кроме своих.

Зверь опять смотрел на Прошляка черными, блестящими, напряженными глазами буйвола, что, запрокинув голову, взбирается в гору. Смотрел так, словно готов был сам спуститься вниз или поднять его кверху, лишь бы только оказаться лицом к лицу с ним, чтобы молнии стрел, что метали глаза Зверя, не рассеивались зря, а вонзались в самую сердцевину глаз Прошляка.

Вскинулся и Тигр, точно очковая змея. Также источая ненависть и гнев, вот-вот готов был плюнуть в глаза ему.

Ведь как бы не отдалился Прошляк, не отошел от воровских обычаев, он не должен был забывать, что вернулся в преступный мир. Он обязан был подбирать и выверять каждое слово прежде, чем произнести его. Как он мог взять кружку, даже не посмотрев на нее? Почему он так быстро забыл, что не только взять, но даже протянуть и отдернуть руку от того, на чем воровское табу - это уже за "падло". Разве он не знал, что в тот момент, когда глаз и разум действуют порознь, человек дает волю необдуманным словам и действиям, которые простить невозможно? Разве он не знал, что для тех, кто решился делить "воровскую долю", подлинная жизнь - находиться в преступном мире и постоянно быть в розыске. И в этой жизни нет прощения тем, кто посвящен в ее законы и служит им. Он ли не знал, что все, кто вступил в этот мир, независимо от национальности и происхождения, должны в равной степени отвечать требованиям законов этой жизни?!

Прошляк стоял, застыв, словно обратившись в сухую заборную жердь, над которой пронесся смерч, сорвав плотно надетый на нее сухой колючий кустарник. Он был таким беззащитным и неприкрытым, каким жалким и голым бывает огородное пугало, с которого ветер сорвал балахон.

Живыми оставались только глаза, они смотрели вверх и метались между лицами Зверя и Тигра. Ни одно даже самое незаметное, самое безобидное и едва намечающееся их движение не могло ускользнуть от его внимания.

Он старался не упустить из виду ни взгляда, ни слова, ни малейшего изменения в выражениях их лиц. Прошляк лучше всех знал, что порою неожиданное, внешне никак не проявляющееся, нарождающееся в глубинных недрах окончательное решение в одно из тысячи мгновений принимается вдруг с остротой и резкостью сверкнувшей молнии и противостоять ему не может не то, что человек, пусть даже натренированный, с железными мышцами, как натянутая струна, готовый к отражению любого удара, но и скала, и столетнее неохватное дерево. А каждый из этих двух громил одним ударом кулака мог расколоть голову, как арбуз, залезть внутрь, разворотить челюсть, вывернув рот наизнанку и затолкать в живот все тридцать два зуба. В таких противостояниях победа всегда за тем, кто ударит первым. К тому же их двое, оба - молодые, кровь кипит. Прошляк же один, может, внешне и не очень заметно, но ему уже за пятьдесят, и тридцать из них прожиты в преступном мире, где жизнь, протекающая, в основном, на нарах, с наркотиками и чифирем, вряд ли прибавила ему здоровья, скорее наоборот. Где у него та сила мышц, которая вскипает яростью и гневом, что, как стремительные горные реки, сталкивает камни, бушует, как сель и вздымается как море, чьи волны, играючи, крушат корабли и топят лодки.

Зверь с Тигром переглянулись. Тигр прикрыл глаза, опустив ресницы. Зверь ответил тем же. Потом оба легли, опершись на локти, взяли по папиросе с анашой из полной пачки "Казбека" и закурили.

Вернулся и Прошляк на свое место, в темноту.

Снова открылось окошко и в комнату бросили новую "ксиву", сложенную точь-в-точь как упаковка лекарственного порошка.

Не дожидаясь приказа, Прошляк поднял ее и передал наверх. Опять лег, сведя руки над головой, чтобы слышать малейшее движение сверху. Возможно, это последняя "ксива". Возможно, она все и решит, и тогда ждать остальные не будет смысла. Если нет особых расхождений в показаниях, могут начать и без "сходки". Зачем тянуть, если все ясно?

Прошляк и ждал этого решения, и нет. Как бы там ни было, грехи его должны были зачитать ему в лицо. Он же хотел, чтобы начали прямо с "расправы". Вот тогда бы Явер их и "поймал" - "неправильно, мол, поступаете, не по закону, сначала допросите, а потом уж..." В таком случае Прошляк бы от них отделался, "прокрутил бы свой срок". Но разве эта "гниль" допустит такую ошибку. Явер для них не какой-нибудь фраер, чтобы позволять беспредел. У них на это и полномочий не хватало, а в воровской среде для Вора это был, пожалуй, самый большой позор, за который им самим пришлось бы держать ответ.

Явер почувствовал, что "ксиву" прочитали и теперь дымят папиросами. Маслянистый дым клочьями опускался вниз, какое-то время стоял там неподвижно, потом, облегченный, облачком поднимался вверх, к решеткам. Из коридора доносились шаги надзирателей, старавшихся не уснуть на дежурстве. Когда опускалась тишина, Яверу казалось, что он оглох, казалось, что он не успеет даже взглянуть в лицо смерти на этой стремительно сокращающейся дистанции между жизнью и смертью...

- Эй Прошляк!..

Звали сверху. Это был голос Зверя, заставлявший, словно вырвавшаяся одним толчком из недр земли магма, дрожать стены камеры. Прошляку нередко приходилось иметь дело с Ворами с ужасными грубыми голосами, но такого еще не встречал. Этот, если закричит, что есть мочи, то насмерть перепугает любого противника.

Прошляк вышел на середину.

- Подай!..

Тигр протянул двадцатипятирублевку.

- Отдай ему!

Прошляк взял деньги, подошел к двери и, приложив ухо к закрытому окошку, долго прислушивался. Он не должен громко стучать ни в дверь, ни в окошко. Лишь заслышав шаги надзирателя у самой двери, он легонько стукнет. В камере, где сидит Вор,