коснулся пальцами своей шляпы и быстро зашагал по Пауэлл-стрит, при этом его пальто било по тонким ногам подобно перебитому крылу.

Однако вскоре он остановился и обернулся назад, чтобы посмотреть, следую ли я за ним. Я действительно шел следом. Тогда он двинулся дальше, покачав головой, как будто действительно не понимал истинной причины моего интереса к нему.

На следующем углу он остановился возле магазина. И, когда я приблизился, обратился ко мне, наморщив лоб.

— Не знаю, почему вы преследуете меня, молодой человек, но...

— Почему бы вам не спросить меня об этом, Мак-Ковней?

Но спрашивать он явно не собирался. Он лишь повторил свое имя удивленным голосом.

— Меня зовут Эрик Михам, я адвокат миссис Китинг. Кажется, мы с вами однажды встречались.

— Я встречался со многими людьми. Одни мне запомнились, другие — нет.

— Но вы, наверное, помните миссис Китинг. Ее хоронили в июле.

— Конечно, конечно. Действительно замечательная женщина. Ее кончина наполнила печалью сердца тех, кому посчастливилось знать ее и ощутить прелесть ее улыбки...

— Послушайте, Мак-Ковней. Миссис Китинг была старой ведьмой, острой на язык и без единого друга на этом свете.

Он отвернулся от меня, однако его лицо отражалось в стекле как в зеркале, оно было напряженным и крайне испуганным.

— Вы так далеко уехали от своего дома, Мак-Ковней.

— Теперь мой дом здесь.

— Вы покинули Арбану так внезапно.

— Для меня это не было неожиданностью. Еще с двадцатых годов я мечтал уехать оттуда, и, когда подошло время, осуществил свое намерение. Тогда было лето, но я все время думал о грядущей зиме, когда все будет увядать и умирать. А смертями я был сыт по горло.

— Миссис Китинг была вашей последней клиенткой?

— Да.

— На прошлой неделе ее эксгумировали.

Битком набитый трамвай взбирался в гору, раскачиваясь, словно пьяная лошадь. Неожиданно Мак-Ковней выскочил на проезжую часть и помчался вдогонку за вагоном. Несмотря на преклонный возраст, ему удалось настичь трамвай, однако тот был так переполнен, что не оставалось ни единого свободного местечка. Мак-Ковней прекратил бег, застыл без движения прямо посередине улицы, уставившись на задние фонари вагона, постепенно исчезавшие на вершине горы. Затем он, не обращая внимания на сигналы и крики водителей автомашин, медленно побрел назад к тротуару, где его ждал я.

— Вы не должны убегать, Мак-Ковней.

Он устало посмотрел на меня, не сказав ни единого слова. Затем достал из кармана грязный носовой платок и вытер вспотевший лоб.

— Результат эксгумации не должен быть для вас неожиданным, — заметил я. — Вы ведь написали анонимное письмо, в котором предлагали провести ее. Оно было отправлено из Беркли. Поэтому-то я сюда и приехал.

— Никакого письма вам я не писал.

— Полученная мной информация могла исходить только от вас.

— Нет. Ею располагал еще один человек.

— Кто же?

— Моя... жена.

— Ваша жена?

Подобного ответа я ожидал меньше всего. Миссис Мак-Ковней и их единственная дочь умерли во время эпидемии гриппа вскоре после окончания первой мировой войны. Это была вполне типичная история, о которой еще и сегодня помнят в таком городе как Арбана, несмотря на то, что с тех пор минуло уже тридцать пять лет. После возвращения из армии Мак-Ковней оказался безработным, и у него не было денег на двойные похороны. И когда устроитель похорон предложил ему место своего помощника, чтобы он смог отработать долг, Мак-Ковней согласился. Всякий знал, что после смерти своей жены он не смотрел ни на одну женщину, кроме, конечно, тех, с которыми ему приходилось иметь дело на службе.

— Так вы снова женились, — сказал я.

— Да.

— Когда?

— Полгода назад.

— Значит, сразу после того, как вы покинули Арбану?

— Да.

— Быстро же вы начали новую жизнь.

— Мне нельзя было поступать иначе. Ведь я уже не молод.

— Вы женились на местной жительнице?

— Да.

И лишь потом я заметил, что со словом «местный» он связывает Арбану, а не Сан-Франциско, как это понимал я.

— Так вы полагаете, что это ваша жена отправила мне анонимное письмо?

— Да.

Зажглись уличные фонари, и я заметил, что уже начали опускаться сумерки и заметно похолодало. Мак-Ковней поднял рукава своего пальто, обнажив плохо сидящие на нем перчатки из белой шерсти. Однажды я уже видел его в этих перчатках. Они являлись столь же неотъемлемым атрибутом его профессии как гортанный голос и неистощимый запас сентиментальных сентенций.

Он заметил, что, я пристально смотрю на его перчатки, и произнес извиняющимся тоном:

— Денег вечно не хватает. Ко дню рождения жена связала мне пару шерстяных перчаток.

— Она не работает?

— Нет.

— Для человека с вашим опытом, наверное, несложно найти место в такой специфической области.

У меня не было сомнения в том, что он неоднократно пытался найти работу по своей специальности. За последние дни я общался практически со всеми местными устроителями похорон. Ни у кого из них Мак-Ковней не работал.

— Я не хочу больше работать по своей прежней специальности, — заявил Мак-Ковней.

— Но ведь это единственное дело, которому вы обучены.

— Да. Но я не желаю больше быть связанным со смертью.

Он высказал это как само собой разумеющееся, как будто речь шла об его нежелании сыграть в карты или отведать земляных орешков.

Смерть, карты или солёные орешки — я не был готов беседовать с Мак-Ковнеем об этих вещах, поэтому мне пришлось сменить тему разговора:

— Моя машина стоит в гараже отеля «Кантербюри». Давайте зайдем туда, и я отвезу вас домой.

Мы пошли в сторону Саттер-стрит. Поток пешеходов еще более увеличился за счет целой армии конторских служащих, закончивших рабочий день, однако вся эта людская масса, шум и толкотня Мак-Ковнея, казалось, абсолютно не касались. Он спокойно шагал рядом со мной и тихонько улыбался про себя, как всякий человек, обладающий способностью время от времени покидать этот мир и переселяться на какой-то потусторонний маленький островок счастья. Я бы охотно узнал, где расположен островок Мак-Ковнея и кто же живет там вместе с ним. Но только одно можно было сказать наверняка: на острове Мак-Ковнея не было места смерти. Вдруг он произнес:

— Должно быть, это было очень непросто.

— Что именно?

— Провести эксгумацию. Ведь зимой на Востоке почва замерзает до крепости камня. Я полагаю, мистер Михам, вы не присутствовали при этом?

— Вы ошибаетесь.

— Господи, но нельзя же было передавать такое дело в руки дилетантов!

По-моему мнению, эксгумацию вообще нельзя было доверять посторонним людям. Кладбище тогда было окутано снежным