Хоть эмигрируй, хоть умри...
Ведь все равно и в отдаленье
От лежбища, где опочишь,
Согнутся сызнова деревья
И вечный зашумит камыш.
ЧЕРНЫЙ ПЛАЩ
Эта женщина в черном
Супермодном плаще
Привлекала задорным
Обликом и вообще...
Но ее, как ни странно,
Он, красивый как бог,
Вовсе не в рестораны,
Прямо в койку волок.
Комнатка в коммуналке,
Что снимала она,
Для одной аморалки,
Пожалуй, была годна.
Будто после цунами,
Неуютно, пусто внутри,
И только распят, как знамя,
Черный плащ на двери.
...Середина столетья...
Стиль намечен едва.
Слышны одни междометья,
И не нужны слова.
...В черном плаще, под которым
Не было ничего,
Она ночным коридором
Провожала его...
Привереда, зануда,
А никакой не бог
Упустил это чудо,
И ему как упрек
В старости, в онкоцентре,
Где не лечись, а плачь,
За неделю до смерти
Сниться стал черный плащ.
СЛЕПЫЕ ЯКУТЫ
Это вправду похоже на чудо,
Этого ни за что не постичь:
как стреляют слепые якуты
И сбивают летящую дичь.
Как стреляют якуты слепые,
Недоступно пустому уму,
Но стреляют всегда, как впервые,
И удача при них потому.
Может быть, наступает смиренье,
Всем законам земным вопреки,
Старикам возвращается зренье,
А ружье — продолженье руки…
Зацвело неподвижное око,
Но остались упорство и слух,
Слышат цель старики издалека
И стреляют навскидку, на звук.
Не промахиваются в итоге,
Помнят голос ее и полет,
Птаха падает старому в ноги
И собака ее достает.
Для печалей нет повода вроде —
Наступает опять тишина,
И гармония в целой природе
Ни на йоту не возмущена.
МЕРЦАТЕЛЬНАЯ АРИТМИЯ
Это — как обморок, перебив
Ритма и жизни... Или
Это — как, омут не переплыв,
Чувствуешь: силы сплыли...
Это — как морок, как полный мрак —
К шуту отбило память...
Это — как шок, а скорее — как
Без парашюта падать...
Но надоела давным-давно
Телу своя рубаха.
Скверно, что всё уже всё равно,
Страшно, что нету страха.
ВНОВЬ...
Это надо же — в долгожители
Я протиснулся — смех и грех!
Из участника вышел в зрители
Безобразий и зрелищ всех.
И на самом последнем ярусе
Всё, что вижу, опять кляну,
В безнадёге томлюсь и ярости
И не хлопаю никому.
Вновь железные декларации,
Снова прежний служебный раж,
Вновь тюремные декорации,
Да и пьеса одна и та ж.
2001
СМЕРТЬ ХЕМИНГУЭЯ
Это право писателя
Подставлять пуле лоб.
Так что необязательно
Сыпать мненья на гроб.
Это право художника
Знать шесток свой и срок.
И примите как должное.
И поймите как долг.
Никакой здесь корысти,
И не стоит карать:
Это воля артиста
Роли не доиграть.
Если действо без цели
И дерьмо режиссер,
Рухнуть прямо на сцене
Доблесть, а не позор.
1961
СПАСЕНЬЕ
Это ты меня спасла
И от смерти и от жизни,
Полной мелкой укоризны,
Недоверия и зла.
Ты меня спасла одна
От гордыни и от зелья,
От унынья и безделья,
От падения и дна.
И не то, чтобы кляня,
И не то, чтобы неволя
От безволья и подполья
Тоже ты спасла меня.
Что отвечу в смертный час?
Что не горбясь прожил годы,
Но от скорби и невзгоды
Все равно тебя не спас.
В ПОДМОСКОВЬЕ
А. Гастеву
Этот стих тебе с любовью,
Если только разрешишь...
Ты меня из Подмосковья
Перекидывал в Париж.
В той закусочной у пруда
И разбитого шоссе
Возникали, словно чудо,
Тюильри, Шанз-Элизе.
Для стакана выбрав место,
Как факир из рукава,
Ты выхватывал де Местра,
Энгра и Делакруа.
Словно впрямь в Пале-Рояле
Десять лет твоих прошли,
А не на лесоповале
На краю родной земли.
И, глаза устало сузив,
Помрачнев навеселе,
Ты расхваливал французов
За уверенность в себе,
За достоинство и гордость,
Непрощение врагу...
И смолкал, упрямо горбясь,
Словно взвешивал тоску.
Так стоял, как будто грезил,
Хмуро, медленно зверел,
И созвучно «Марсельезе»
На столе стакан звенел.
1966
ВОЗРАСТ СЛУЧЕВСКОГО
Я в летах Случевского:
Недурной поэт
Направленья частного
Был с кадетских лет.
Слышал: будет Лермонтов,
Тот же, дескать, пыл…
Но затем отвергнут он
Чернышевским был.
Мрачная и мерзкая
Подошла пора.
Стал поэт гофмейстером
Царского двора.
Только тем не менее,
Шаткость предрекал
Трону и империи
Штатский генерал….
Я в летах Случевского,
Но не та судьба.
И спросить мне не с кого,
Кроме как с себя.
Больно я разборчивый,
С миром не в ладах,
Вот и на обочине
В жизни и стихах.
23 июля 1995
НАЧАЛО
Я в таком прохлаждался вузе,
Где учили писать стихи.
На собраньях по нитке в узел
Собирали мои грехи.
Выявляли космополитов,
Чтобы щелочью вытравлять,
И с товарищем у пол-литров
Стал я донышки выявлять.
Слава робкой его улыбке,
Что в те годы была