Гласс взглянул на задавшего вопрос Уильяма Андерсона. Прежде чем ответить, Гласс на мгновение задумался.
- Я не думаю, что твой брат страдал.

- Он был старшим. Когда мы покидали Кентукки, семья наказала ему приглядывать за мной. Мне не сказали ни слова. Такое просто не пришло им в голову.

- Ты сделал все, что мог для своего брата, Уилл. Это суровая истина, но он был мертв, когда пуля попала в него три дня тому назад

Новый голос послышался из тени возле насыпи. 
- Жаль, что мы не похоронили его, вместо того, чтобы тащить два дня. 
Говоривший присел на корточки. В сгустившихся сумерках его лицо почти не выделялось, за исключением тёмной бороды и светлого шрама. Шрам начинался от уголка рта, изгибаясь книзу словно рыболовный крючок. Его заметность усугубляло отсутствие растительности на месте рубца, прорезавшего в бороде нестираемую ухмылку. Говоря, он водил толстым лезвием разделочного ножа по точильному камню, смешивая слова с медленным дребезжащим скрежетом.

- Держи пасть на замке, Фицджеральд, или клянусь могилой брата, я вырву твой подлый язык.

- Могилой твоего братца? Немного теперь осталось от могилы, а?

Находившиеся поблизости люди внезапно насторожились, поражённые несвойственным Фицджеральду поведением.

Фицджеральд уловил внимание, и оно подстегнуло его. 
- Скорее кучка камней. Неужели ты думаешь, он ещё лежит там, разлагаясь? - Фицджеральд на мгновение смолк, слышалось лишь скрежетание стали по камню. - Лично я в этом сомневаюсь.

И опять он выдержал паузу, проверяя эффект своих слов. 
- Конечно, камни не дадут канюкам до него добраться. Но думается мне, койоты уже терзают его на мелкие части ...

Вскинув руки, Андерсон набросился на Фицджеральда.

Приподнявшись, чтобы встретить атаку, Фицджеральд резко выбросил вверх ногу, со всей силы попав Андерсону голенью в пах. От удара Андерсон сложился пополам, словно некая незримая нить нагнула его шею к коленям. Фицджеральд заехал беспомощному мужчине коленом в лицо, и Андерсон повалился на спину. Фицджеральд приставил разделочный нож к горлу Андерсона. 
- Хочешь присоединиться к братцу? - Фицджеральд надавил на нож, из-под лезвия выступила тонкая струйка крови.

- Фицджеральд, - спокойным, но властным голосом окликнул его Гласс. - Достаточно.

Фицджеральд поднял голову. Он раздумывал над ответом Глассу, с удовольствием отметив кольцо, окружавших его, зрителей. Лучше будет оставить за собой победу, решил он. С Глассом он поквитается в другой раз. Фицджеральд убрал нож от горла Андерсона и вогнал его в обшитые бисером ножны у пояса. 
- Не берись за дела, которые тебе не по плечу, Андерсон. В следующий раз я закончу их за тебя.

Сквозь кольцо зевак протолкнулся капитан Эндрю Генри. Схватив Фицджеральда за шиворот, он оттащил его, с силой припечатав к насыпи. 
- Еще одна драка, и ты вне игры, Фицджеральд, - Генри указал за черту лагеря. - Если у тебя моча бьет через край, можешь попытаться пойти в одиночку.

Капитан обвел взглядом окружающих.
- Завтра мы покроем сорок миль, если кто-то не спит, то просто попусту тратит свое время. А теперь кто заступит в первый дозор? 
Никто не вышел вперед. Взгляд Генри остановился на мальчишке, не обращавшем внимание на сумятицу. 
- Вставай, Бриджер.

Парнишка подскочил, с широко раскрытыми глазами ошалело схватившись за оружие. Ржавый торговый мушкет ^[5] был выдан ему в качестве задатка жалования, вместе с желтым пороховым рожком и запасом кремней.

- Я хочу, чтобы ты отошел на сто ярдов вниз по течению. Найди место повыше у берега реки. Кабан, а ты – вверх по течению. Фицджеральд, Андерсон - второй дозор ваш.

Фицджеральд стоял в дозоре прошлую ночь. На мгновение показалось, что он возмутится распределением обязанностей. Но затем, передумав, он поплёлся к краю лагеря. Парнишка, ещё не пришедший в себя, то и дело спотыкаясь, побрёл среди усеивавших берег реки валунов и исчез в синеве ночи, поглотившей отряд.

Человек по прозвищу Кабан родился Финеусом Гилмором на грязной убогой ферме в Кентукки. В его прозвище не было никакой тайны - он был огромен и грязен. Запашок от Кабана шёл такой, что сбивал людей с толку. Столкнувшись с его вонью, люди начинали оглядываться вокруг, пытаясь найти источник сего аромата, настолько невероятным казалось, что подобное зловоние может исходить от человека. Даже трапперы, не отличавшиеся особой чистоплотностью, старались держать Кабана с подветренной стороны. Медленно поднявшись на ноги, Кабан закинул на плечо винтовку и не спеша поплёлся вверх по течению.

Меньше чем за час погасли последние лучи дневного света. Гласс наблюдал за капитаном Генри, вернувшимся с обхода часовых. В лунном свете он пробирался среди спящих, и Гласс внезапно осознал, что лишь они с Генри бодрствовали. Капитан выбрал место рядом с Глассом, опустив наземь свое грузное тело, и оперся на винтовку. Смена положения сняла тяжесть с его усталых ног, но не смогла облегчить гнёта, столь сильно его снедавшего.

- Я хочу, чтобы завтра ты с Чёрным Харрисом провели разведку, - произнёс капитан Генри. Гласс поднял голову, расстроенный тем, что не поддался чарам манящего сна.

- Найди что-нибудь подстрелить к полудню. Рискнем стрелять, - Генри понизил голос, словно в чём-то признаваясь. - Мы порядком отстаем, Гласс. 
Слова Генри дали понять, что разговор предстоит долгий. Гласс потянулся за своей винтовкой. Если он не может заснуть, то вполне может почистить ружьё. Переходя вброд реку сегодня днём, он намочил его и хотел смазать спусковой механизм.

- К началу декабря усилятся холода, - продолжил капитан. - У нас уйдут две недели на то, чтобы запастись мясом. Если мы не окажемся в Йеллоустоуне до наступления октября, то никакой осенней охоты не будет.

Если капитана Генри и обуревали внутренние сомнения, то внешность командира не выдавала никаких признаков нерешительности. С плеч и груди его туники из кожи оленя свисала бахрома - напоминание о прошлой профессии рабочего свинцового рудника в округе Сент-Женевьев, в Миссури. У капитана была тонкая талия, где на толстом кожаном ремне крепилась пара пистолетов и больший нож. Штаны до колен из оленьей кожи, а ниже уже из рыжей шерсти. Брюки капитана были сшиты на заказ в Сент-Луисе и олицетворяли собой прежний опыт в глуши. Кожа давала отличную защиту, но после пересечения реки вброд становилась тяжёлой и холодной. Шерсть же, напротив, быстро высыхала и сохраняла тепло, даже будучи сырой.

Возглавляемая им бригада была пёстрым сборищем, но Генри на худой конец довольствовался тем, что его звали "капитаном". В действительности, Генри, разумеется, понимал, что звание было пустым звуком. Его