Враг мог быть близко, рядом, — надо было спешить. Редкой цепью пограничники пошли по пашне, мимо шуршащих бодыльев прошлогоднего кукурузника, мимо виноградника, к лесу, по следам ушедшей банды. Несколько бойцов подняли тела Зарандия и Дробышева и понесли их вниз, в селение.

Прочесывание местности результатов не дало, поиски бандитов пришлось прекратить. Вернувшись через несколько часов в селение, командир разыскал врача, вызванного из Сухума. От него он узнал, что Дробышев жив.

— А жить будет? — спросил пограничник.

Врач пожал плечами.

Зарандия и Дробышева уложили в машину и с врачом и бойцом отправили в город. При первом же толчке Федор от резкой боли пришел в себя. Он лежал на шинели, из-под которой высовывались высохшие стебли кукурузы. Ему был виден голубой четырехугольник высокого неба и сидящий на борту грузовика молодой веснушчатый пограничник. Дробышев шевельнулся, острая боль опять пронзила тело, и он застонал. Встревоженный пограничник, держась за борт, наклонился к нему, и Федор увидел его испуганные глаза. Боль была невыносима, она не давала дышать.

К нему нагнулся врач, взял руку Федора, нащупал пульс.

— Все будет хорошо, теперь скоро, скоро, — едва разобрал Дробышев. Он закрыл глаза. Сжалось сердце, стало тоскливо и одиноко. Кругом были люди, вот этот врач, этот боец, и им принадлежало все — и земля, и небо, и эти звуки, а он лежал один, вне этого мира. Дробышеву стало жаль себя, и он заплакал.

За одним из поворотов виляющей дороги открылось море — грузовик выехал на гудронированную приморскую магистраль. Тряска прекратилась, машина, набрав скорость, плавно пошла по шоссе. Наконец дробно простучали доски Келасурского моста, и начался город.

Через несколько минут, миновав центральные улицы и обогнув Ботанический сад, машина подъехала к белому зданию больницы. Здесь уже ожидали. В подъезде стояли сестры и санитары.

Дробышеву запомнилось плавное покачивание носилок, шарканье ног. Его внесли в огромную, залитую солнечным светом операционную. Пока снимали разорванную одежду, Федор смотрел на прыгавших по стене и потолку солнечных зайчиков, на сосредоточенные лица обступивших его людей. Он увидел седоватую, аккуратно подстриженную бородку хирурга Шервашидзе, стоявшего с марлевой повязкой на лице у операционного стола, что-то хотел сказать, но закашлялся, стал захлебываться кровью, хлынувшей изо рта.

— Маску! — отрывисто бросил Шервашидзе в сторону, и Федор почувствовал на лице что-то холодное и колющее. Почти в ту же минуту перед глазами замелькали разноцветные круги, все расширяющиеся и удаляющиеся. Их становилось все больше и больше, они сменялись все быстрее и быстрее. Дробышев почувствовал легкость, невесомость. Закружилась голова, и он полетел в темную пропасть.

2

Начальник управления Березовский встал из-за стола, неторопливо отодвинул кресло и подошел к висевшей на стене карте. Раздвинув шторку, он обернулся к сидевшим у окна и продолжал:

— Десять лет назад, в феврале тысяча девятьсот двадцать первого года, меньшевики и интервенты были изгнаны из Грузии. Но английская разведка оставила там широко разветвленную сеть своей агентуры. Секретная служба организовала ряд вооруженных банд для борьбы с Советской властью путем антисоветской агитации, уничтожения важнейших объектов и убийства наших лучших людей. Конечной целью ставилось всеобщее вооруженное восстание и отделение Грузии от Советского Союза.

Оперативный уполномоченный Строгов достал портсигар и вопросительно посмотрел на начальника. Тот кивнул головой. Строгов закурил.

— Эти вооруженные антисоветские группировки, — продолжал Березовский, — базировались в предгорьях Главного Кавказского хребта, но действовали преимущественно на территории Черноморья. Вечнозеленые леса побережья давали бандам хорошее укрытие и затрудняли борьбу с ними.

Несомненно, эти небольшие и исключительно мобильные группы, скомплектованные из ожесточенных и отчаянных, а порой и фанатично настроенных врагов, представляли для нас угрозу. Но в процессе становления и укрепления власти на местах они слабели, распылялись или при активной помощи населения захватывались нами. Все же они еще существуют. Одной из наиболее активных и живучих является банда Эмухвари — отпрысков владетельных князей Абхазии. На ее счету десятки убитых партийных работников, сельских активистов, работников органов ГПУ и милиции. Особенность банды — ее исключительная жестокость. Раненых она добивает, свидетелей уничтожает.

Телефонный звонок перебил Березовского. Он не торопясь подошел к столу, снял трубку и назвал себя. Слушал, потом спросил: «Где она живет? На Тверском бульваре? А дом? — Он сделал запись в блокноте. — Хорошо, приготовьте к вечеру подробную справку». — Березовский положил трубку и вернулся к карте.

— Банда, снабженная оружием иностранной марки — полуавтоматами Ли-Энфильда и гранатами Милса, совершенно не испытывала недостатка в боеприпасах. К весне тысяча девятьсот тридцатого года, имея немалые потери убитыми, — я подчеркиваю убитыми, потому что раненых нам захватывать не удавалось, — банда затаилась где-то в горах, но с весны, в период коллективизации, снова спустилась с гор и развернула диверсионную и террористическую деятельность. Этот период совпал с активизацией враждебных нам группировок и агрессивными выступлениями некоторых политических деятелей за рубежом.

Было много неясного. Мы не располагали точными данными о составе банды, не знали ее баз, «почтовых ящиков», источников снабжения. Оставались неизвестными ее связи. А поведение банды показывало, что она осведомлена о некоторых предпринимаемых против нее мероприятиях. Ранней весной 1930 года мы направили в Абхазию Дробышева. Хотя о его выезде знало лишь несколько человек, у Холодной Речки — это около Гагр, вот здесь (Березовский показал на карте) — ночью его машину обстреляли.

— Возможно, случайное совпадение? — сказал старший оперативный уполномоченный Обловацкий.

— Это было бы легчайшим и, несомненно, неверным предположением, Сергей Яковлевич, — отозвался Березовский. — Я напомню вам слова Ленина: «…Быть начеку, помнить, что мы окружены людьми, классами, правительствами, которые открыто выражают величайшую ненависть к нам»… Дзержинский говорил, что бдителен тот, кто, анализируя незначительные факты, умеет нащупать вражескую руку.

Березовский подошел к столу, открыл портсигар и закурил.

— И мы были правы, увидев в этом не случайность. Но об этом позже.

Он глубоко затянулся и продолжал:

— Тридцатый год был годом