что с песчаного холма кубарем катится под горку нам наперерез знакомая собака, а за ней бежит наша девочка, хозяйская. Ух и дала же она стометровку, как на финише спартакиады, честное слово. Самую капельку не добежав, она увидела, что опаздывает, остановилась на пригорке и замахала нам руками. Дедушка держал меня за пояс, чтобы я совсем не вывалился из автобуса через окошко, когда я махал ей в ответ. Мы давно уже ехали, проехали белкину остановку, а я все думал о девочке и думал, что никогда в жизни больше мне не понравится ни одна девочка, кроме этой. Нет, куда там. Надо видеть было, как она бежала. Еще раз в жизни так ни за что не повезет…

Мы уже подъезжали к вокзалу, когда я вдруг вспомнил и спросил деда:

— А что бабушка скажет?

— Ну… что полагается, то и скажет… — вздохнул дед и почесал в затылке. — Спустим паруса, как в шторм. Ляжем в дрейф. Перетерпим. Обойдется.

Все так и было, как он сказал. Шторм был. И мы «попали в лапы к жуликам» — было. А потом действительно обошлось, только бабушка требовала, чтобы все в подробности ей рассказывать, кто что сказал и что кто ответил. И какой дом. И девочка. Я столько раз ей рассказывал, что наконец вот все записал для нее, как было. Теперь у нас опять мир.

Дедушка садовыми ножницами стрижет ногти и говорит, что ими очень удобно будет резать дичь, если вдруг у нас к обеду будет дичь. А бабушка теперь, когда зовет нас обедать, кричит с кухни:

— Покупатели, мойте руки, подаю обед!

А иногда так:

— Эй вы, домовладельцы, садитесь чай пить!