на минуту. Целыми вечерами я лежал на кровати и рассматривал узоры на потолке -- кое-где штукатурка уже начинала отслаиваться, обнажая темные пятна, похожие на участки воды посреди затянутого льдами Ледовитого океана. Закрывая глаза, я мечтал. Мечтал о далеких волшебных странах. Мечтал выйти на балкон и, развернув руки подобно крыльям, слегка задевая за ветви росших вокруг дома тополей, взмывал над крышей вверх, и потом, купаясь в теплых лучах летнего солнца, подгоняемый озорным ветерком, устремлялся ввысь, навстречу мечтам. Навстречу темным дремучим лесам, в которых водятся дикие звери и где стоит избушка на курьих ножках с Бабой-Ягой на печке, мимо быстроводных говорливых рек, где водятся русалки и водяные, прямо через высокие горы с таинственными пещерами, полными неведомых лабиринтов и бесценных сокровищ. А потом, там в конце, обязательно встретится кто-нибудь хороший, какой-нибудь добрый волшебник или волшебница, которая сможет выполнить.... Да нет, просто хороший человек, может, такой же мальчишка, как и я, а может, и простая девчонка. И мы возьмемся за руки и тогда вместе вернемся туда, где нас ждут. Но в палате были ужасно толстые стены и высокие потолки, нависающие надо мной, как страшные великаны. А на окнах -- решетки. Я слышал, что несколько лет какой-то мальчишка, как я, летом, залез на подоконник, чтобы открыть окно и сорвался вниз. Насмерть. С тех пор на окна поставили решетки.

Так было и в тот день. Я лежал на кровати, листал книжку и вдруг -- в приоткрытый дверной проем просунулась взъерошенная мальчишеская голова:

-- Ой... Прости, я подумал... Все уже спят, а я уснуть не могу...

Почему-то я совсем не удивился, скорее даже обрадовался визиту незнакомца.

-- Да заходи, не бойся, чего ты?

-- А.... Ага.

Мальчишка вошел в палату, и я его смог рассмотреть поближе. На вид ему было примерно как мне, ну, может, чуть помладше. Светловолосый, невысокий, одетый в простую больничную пижаму он робко вошел в палату и присел на расположенную напротив обтянутую белым дермантином кушетку. В воздухе повисло небольшое напряжение -- примерно такое, какое бывает в летнем небе перед грозой. Я почувствовал себя невероятно глупо -- наверное, так всегда бывает, когда знакомишься с незнакомым человеком, которого ты видишь впервые в жизни:

-- Просто... Я в палате совсем один. А со старшими неинтересно.... Я подумал... Ну я увидел тебя тут рядом и решил, что... - запинаясь, произнес мальчик

-- Знаешь, хорошо что ты зашел, - не зная почему, вдруг вырвалось у меня, - я думал, что совсем с ума тут сойду один.

-- Да? - Вопросительно взглянул на меня мальчик, и на лице у него показалась улыбка.

В один миг напряжение исчезло, как будто его и не было. То ли от улыбки моего нового знакомого, то ли от моих же слов. Я тоже улыбнулся и присел на кушетке.

-- Тебя как звать? - спросил меня гость, с какой-то непонятной надеждой глядя на меня.

-- Меня... Меня... Алеша, хотя некоторые зовут Леша, но мне не нравится, лучше Алеша или Алексей.... - ответил я, протягивая руку.

-- Ой...а я Павел. Меня иногда зовут Паша или Павлик. Паша мне очень не нравится, ну, похоже на "каша". А я кашу терпеть не могу, особенно манную с комочками, фу.

-- Ну, будем знакомы, - ответил я.

Мы пожали друг другу руки. Рука у Павлика оказалась совсем худая, даже еще более худая, чем у меня, рукопожатия я его почти не почувствовал. Но, вообще он меня сразу заинтересовал. То ли своим непонятным взглядом, излучающим то ли радость, то ли смущение. Огромные непонятного цвета глаза, то ли серые, то ли светло-голубые как - будто просили меня "не прогоняй меня, пожалуйста". Глаза прозрачные словно вода в ручейке, пришло мне тогда на ум. И волосы такие же, светлые-светлые, почти белые .... А эта странная фраза - "Как тебя звать?". Слово "звать" я часто слышал от своей бабушки, которая была родом из деревни и на всю свою жизнь унаследовала специфический деревенский говорок. Но слышать это слово от мальчишки, своего ровесника.

-- Знаешь, - признался я, - я тоже кашу терпеть не могу, ну разве что гречневую, с маслом, но только без сахара, - признался я.

-- Я тоже, - обрадовался Павлик, - я в том году был в пионерском лагере и там нас каждый день кашей кормили на завтраки. Я ее не мог есть совершенно, сначала отдавал тарелку соседу, Ваське Орлову, он кашу любит, а он мне взамен свой бутерброд с сыром. Но на четвертый или пятый день и он мне тоже говорит, так, что видеть уже эту кашу не может.

-- Пионерский лагерь... А ты разве пионер уже?

-- Конечно, мне уже 11 лет в прошлом году исполнилось, 15 декабря.

-- А мне показалось, что... В общем, мне еще 10 только, 11 исполнится только в июле.

Павлик как будто слегка смутился. Я понял, что сморозил глупость:

-- Слушай, прости, я подумал, что ты помладше меня.... Вот и вырвалось ненароком.

-- Да, я и сам понимаю, - ответил Павлик, слегка улыбаясь, - я уже привык. Многие не верят, когда я им говорю о своем возрасте. Наверное, очень худой и невысокий, поэтому. Я ведь самый невысокий в классе, меня на физре всегда в конец шеренги ставят. Учитель говорит, что каких-то витаминов не хватает.

-- Да я и сам то не такой уж высокий, - ответил я, - ну да рост тут совсем ни причем, знаешь как ребята растут? До лет 12 - ти так, понемногу, а потом.... У нас во дворе мальчишка есть один, Борька, он лет до 13 - ти был совсем невысокий, ну, может, чуть повыше меня. А в 14 так вымахал, почти ростом с отца. Его бабки во дворе кличут "Достань воробушка".

Мы посмеялись оба. Последняя стена сомнений и недопониманий рушилась на глазах. Я никогда бы не поверил, что смогу вот так запросто общаться со своим сверстником, просто так, запросто обо всем, и одновременно ни о чем. Мне даже показалось, буквально на миг, что мы знаем друг друга уже очень давно, а сейчас просто встретились после долгого расставания.

За разговором мы и не заметили, что подошло уже время отбоя.

-- Ребята, отбой, отбой, - прогрохотал в коридоре голос Маргариты Тимофеевны, дежурной медсестры, - выключаю свет, все в постели немедленно.

Свет погас. Только небольшой дежурный ночник тускло светил над дверью, озаряя темную палату серым полумраком.

-- Леш, ой, прости... Алеш, я, наверное, пойду, а то мне попадет, - ответил Павлик. В полумраке палаты я видел только его тень и светлые белки глаз.

-- А ты придешь еще? - спросил я, чувствуя, что от моих слов сердце чаще забилось...

-- Да... Конечно, если ....

-- Приходи обязательно. Только обязательно.

Мы пожали друг другу руки и Павлик, тихо выскользнул из палаты. Я услышал едва слышный шорох его больничных тапочек из коридора, а затем все стихло. Я накрылся одеялом и, прикрыв глаза, мгновенно