облокотясь о парапет, брёл, и столь же неторопливо вертел ручку своей шарманки. Фонари уже зажглись, и их желтоватый свет колыхался в водах Арно точь-в-точь в ритме его мелодии. Я и прежде никогда не мог пройти равнодушным мимо шарманщиков, но этот был удивительный. Он, словно бы возникнув из ниоткуда, сотворился из самого пространства, веками ткавшего над городом утонченно затейливую канву. Неопределенного возраста, в одежде, казавшейся одновременно сошедшей с полотен Ботичелли и, в то же время, как нельзя более естественной, - он скользил взглядом по окружавшим его камням и людям, столь же далёкий и неземной, как его облачение и чарующая музыка. Улыбка ни чем не замутнённого счастья играла у него на губах.

Я был не в силах оторвать от него взор и, околдованный, двинулся за ним, когда он, покинув набережную, углубился в перепетья проулков старого города. Я шёл за музыкой шарманки, дальше и дальше вглубь, а таинственная фигура то проявлялась под фонарём выцветшим дагерротипом, то исчезала в клубах невесть откуда взявшегося тумана, доколь истончилась и стихла, будто растворясь, то ли в тумане, то ли в неверном свете фонарей, а может, в самом времени пространств.

Собственно, ничего иного я и не ожидал. Это было правильно.

20. IV. 18