Бобров Михаил СНЕГ НАД ОКЕАНОМ

«Говорят, что здесь сумасшедший дом…»

(с) А.Р.

— Снег над океаном — бесхозяйственная трата снежинок…

Правый чуть повернулся и приподнял капюшон:

— Доктор, проходи. Что в дверях стоишь?

— Снежинки как люди, — толстая одежда и неширокий мостик вынуждали стоять плечом к плечу, перекрикивать встречный поток не пришлось. — Красивые, узорчатые, сложные… Хрупкие. Кому-то повезет выпасть в зимней тайге и до весны искриться в солнечных лучах. Из кого-то дети слепят снеговика — все не зря умирать. А кто-то в темную волну. С концами.

Правый вытащил сигареты:

— Если хочешь, покури моих?

— Спасибо. Не курю.

— А зачем тогда вылез на холод?

Не дождавшись ответа, правый извлек зажигалку, повернулся спиной к метели, сложил ковшиком широкие ладони; вспыхнувший огонек высветил жесткие пальцы. Снег летел навстречу, но заметить его можно было только в лучах прожекторов и ходовых огней.

— Так… — наконец, ответил доктор. — Приятно будет вспомнить, как стоял на мостике настоящего крейсера.

— Ничего, — вмешался Корнет. — Детей вы не успели завести, плакать за ваш развод некому.

Доктор вытянул руку: налипло тотчас. Сжал пальцы:

— Хочешь позже растаять — слипайся в комок. Правда, узору твоему каюк. Все в общий котел. Зато никакая оттепель не страшна. Доживешь до весны.

— Доживешь, и что? — удивился правый. — Это человеку до весны дожить радость. Снеговику совсем наоборот.

— Правда, — доктор повернул руку; снежок полетел с ладони в темноту под мостиком. — Не подумал.

Еще через пол-сигареты правый замахал рукавичками:

— Где-то здесь «белый русский крейсер» Киплинга котикобоев гонял… — аккуратно вытряхнул снег из воротника. — Утром придется ставить людей на околку льда. Одно хорошо, ветра нет почти.

— Где-то здесь Тюити Нагумо приказал: «Если попадется нейтрал — русский или англичанин — быстро потопить его и забыть о нем», — сказал Корнет.

— Где-то здесь Виктор Икари сообразил, что до родной земли двадцать минут лета, — доктор не пожелал уступить даже в непонятном споре.

Корнет покачал головой, спустив с капюшона небольшую лавину:

— Вот уж эти ваши мультики вообще не могу смотреть. Вот про панду. Там, где главный мудак… Снежный барс этот… Бежит в атаку на учителя, а тот видит пухлого котенка. Реально слезы наворачиваются… Смотрю на родичей — вижу детей. Послушных, воспитанных. Мамина радость, папина гордость. Улицу на зеленый. Их приучили делать определенный набор движений — они честно его делают. Стараются. Но это уже никому не надо. Мир поменялся. Перепродажей кукурузы или там импортом зеленого горошка уже не проживешь. А они все равно стараются. Как будто поможет…

Наконец, ответил доктор:

— Проще помочь своим, если зарабатываешь хотя бы тысяч пять. А не пятьсот социальных, как я три года получал. Ради семьи я бы и дальше забрался.

Корнет фыркнул. Брызги снега канули в темноту.

— Вы таки будете смеяться. Я в детстве мечтал жить во Владивостоке и служить на ТОФе.

Доктор огляделся: сфера света, отвоеванная у черной безбрежности зеленым огнем правого борта. Холодное ограждение мостика, полосками бликов остеклованы силуэты соседей. Маленький мир, где зеленое солнце выглядит абсолютно уместным и полностью естественным.

— С девушками всем сложно, — вздохнул правый. — С женщинами, как ни странно, проще. Корнет прав: хорошо, что вы сразу разошлись. Пока еще нечего делить… А кстати, Корнет, — правый убрал зажигалку и пачку сигарет в недра пухлой куртки:

— Как это вас и доктора пустили на крыло ходового мостика? Кто вас на мостик вообще пустил? Это я тут командир аж целого атомного ракетного крейсера. Единственного, обращаю ваше внимание, пережившего войну с Туманом на Тихом Океане.

Корнет улыбнулся:

— Товарищ капитан первого ранга! Я сказал, что хочу на свои ракеты посмотреть. Разработчик я, или где?

— И чего вы увидите с правого крыла? Клинышек полубака и крышечки шахт? Секретный сигнальный фонарь системы Ратьера образца одна тысяча девятьсот четвертого года? А доктора кто пустил?

Доктор пожал плечами, вызвав очередной снегопад:

— Я даже и не спрашивал. Наверное, потому, что везде с кофром хожу. Привык. Вроде как на службе. А красному кресту проход везде.

— Что, и сейчас при чемодане?

Доктор поднял рукав: к левому запястью обычная «собачья» цепочка крепила всем знакомый пластиковый ящик с красным крестом на крышке. Потертая нержавейка замков тускло блеснула в зеленом свете правобортового фонаря.

— Мы никак не можем привыкнуть жить без войны. Только чуть-чуть попробовали, и на тебе. Война Тумана. Чего-то там Удар. Ангелы-херангелы. А итог, как в сорок первом году. Опять на букву «дабл-ять». Беженцы. Бедность. Бандиты. Болезни! Три эпидемии только за то время, что я учился. Считай, каждый четный год. Буржуинских лекарств больше не везут. Шовного материала куй да маленько. Протезные вставки чугуниевые. Важным пациентам — наночугуниевые. Но ничего, научились. Кто выжил, то есть. Тревожный чемодан в каждом доме. Уроки эпидемической опасности в школах. У нас так и назывались: «чумной час». Дружинники на улицах… По распределению я попал к боярину Кужугетовичу. Практику проходил на Воркуте, когда там затопленные шахты откачивали…

Корнет вздрогнул:

— Нифига себе ты суров! Это прямо с альма ее матери и в ту мясорубку?

— Да я не просил этого! — крикнул доктор. — Мне эта крутизна в буй не уперлась! Из-за нее же все рухнуло! Кто-то из шишек позвонил моему начальнику. Типа: давай-ка нам опытного хлопца, которого не жаль, и который не зассыт кишки на локоть наматывать. Своим-то всегда находятся места неподалеку от кассы. А мне подали вроде как шанс. «Карьеру сделаешь, диссертацию напишешь. Перспективное направление, первому миллиарды…» Ну, вся лапша, которая в таких случаях вываливается. Откажись — загонят на Кузбасс, до конца жизни таблицей Менделеева дышать! Взял я в исполкоме документы, билеты, а тревожный чемодан всегда со мной. Домой пришел. И тут оговорочка по Фрейду…

Доктор замолчал, и Корнет бережно стряхнул с его капюшона приличную горку налипшего снега.

— Нет, — сказал доктор. — Я ее понимаю. У меня инстинкт — мамонта гонять. У нее — огонь стеречь. Мы даже любить друг друга можем. Только, сука, на расстоянии. Долбанная в жопу взрослая жизнь!

— Уважаемый доктор, — сказал тут правый. — Если вас не затруднит, пожалуйста, не могли бы вы плевать как можно дальше? Чтобы не летело на палубу.

Прибавил совершенно другим голосом: