фыркнув, заявил хозяин лавки.

— У меня полно времени, — пожав плечами, ответил Лалджи. — Отправьте джоули в собственные катушки. Я сам справлюсь.

— Мне нужно кормить семью. Триста?

— Вы живете ближе к калориям, чем некоторые очень богатые семьи Сент-Луиса. Двести.

Хозяин лавки грустно покачал головой и повел Лалджи в комнату с силовой установкой. Его тут же окутала еще более густая дымка, пропитанная запахом навоза. Большие кинетические барабаны, накапливающие энергию, высотой в два человеческого роста стояли в темном углу, а грязь и навоз плескались вокруг мощных спиральных пружин высокой точности. Солнечные лучи пробивались сквозь щели в крыше, образовавшиеся там, где ветер сорвал черепицу. Повсюду медленно кружились навозные мухи.

Полдюжины очень крупных быков лежали на рабочих дорожках, их грудные клетки медленно вздымались и опадали, на боках высыхал пот, они отдыхали после того, как скручивали пружины для лодки Лалджи. Быки тяжело дышали и, почувствовав запах чужака, насторожились и подобрали под себя мощные ноги. Когда они стали приподниматься, мускулы, подобные громадным булыжникам, начали перекатываться под шкурами, обтягивающими тощие тела. Быки принялись разглядывать Лалджи, и в их глазах ему почудилось презрение и даже нечто похожее на проблеск разума. Один бык оскалился, выставив желтые зубы — совсем как у его хозяина, и Лалджи с отвращением скривился.

— Покорми их.

— Я уже кормил.

— У них кости сквозь шкуры просвечивают. Если хочешь получить мои деньги, покорми их еще раз.

Мужчина нахмурился.

— Они не должны быть толстыми, они должны закручивать ваши проклятые пружины.

Однако он высыпал две полные пригоршни «сойПро» в кормушки.

Быки тут же засунули в них головы и принялись есть, постанывая от жадности. От нетерпения один из них ступил на бегущую дорожку, посылая энергию в истощенные пружины, но сообразил, что сейчас работа от него не требуется и он может спокойно поесть.

— Они были созданы таким образом, чтобы не становиться толстыми, — пробормотал кинетик.

Лалджи небрежно улыбнулся, отсчитывая купюры, и протянул хозяину лавки. Тот снял пружины Лалджи с катушек, закрепленных на стенде, и сложил их перед пускающими слюни быками. Лалджи поднял пружину, крякнув от тяжести. Ее масса не изменилась, но теперь она слегка подрагивала от энергии, накачанной в нее быками.

— Хотите, чтобы вам помогли их отнести? — Сказав это, мужчина даже не думал двинуться с места.

Его взгляд метнулся к кормушке, прикидывая, есть ли шанс прервать дополнительную трапезу.

Лалджи не торопился с ответом, наблюдая за тем, как безрогие быки доедают последние калории.

— Нет. — Он вновь взвесил на руке пружину, стараясь перехватить ее поудобнее. — За остальными придет мой помощник.

Когда Лалджи повернулся к двери, он услышал звук отодвигаемой от животных кормушки и их недовольное ворчание. И в который раз пожалел, что согласился на поездку.

Эта идея пришла в голову Шрираму. Они сидели на крыльце, под навесом у Лалджи, в Новом Орлеане, сплевывая сок бетеля в канаву и глядя на струи дождя. Шахматная партия была в самом разгаре. В конце переулка в сером утреннем тумане скользили велорикши и велосипедисты, влажно поблескивали их зеленые, красные и синие полимеровые пончо.

Подобные партии стали традицией, приятным ритуалом, когда Лалджи находился в городе, а у Шрирама выдавался перерыв от работы в маленькой кинетической компании, где он заряжал домашние и лодочные пружины. Их связывала многолетняя дружба, приносившая немало пользы, когда Лалджи удавалось сохранять калории, исчезавшие в глотках голодных мегадонтов.

Оба играли в шахматы не слишком хорошо, и их партии часто превращались в серию быстрых разменов; водопад взаимоуничтожения, после которого доска пустела, и оба недоуменно взирали на нее, пытаясь понять, стоило ли им так ходить. После очередного размена Шрирам спросил у Лалджи, не собирается ли он вверх по реке, за границы южных штатов.

Лалджи покачал головой и сплюнул кровавый сок бетеля в переполненную дождевой водой канаву.

— Нет, там еще ни разу не возникло ничего прибыльного. А джоулей нужно потратить слишком много, чтобы добраться туда. — Тут Лалджи с удивлением обнаружил, что у него все еще остается ферзь, и воспользовался им, чтобы съесть пешку противника.

— А если расход энергии будет оплачен?

Лалджи рассмеялся, дожидаясь ответного хода Шрирама.

— Кем? «Агрогеной»? Или людьми из ИП^[1]! — Но слова женщины потонули в шуме.

Трэн пробивался сквозь толпу, расталкивал женщин с хозяйственными сумками, полными белых корней лотоса и пурпурных баклажанов, уворачивался от фермеров и их тарахтящих бамбуковых ручных тележек, протискивался мимо контейнеров с кальмарами и змееголовыми рыбами. Он метался по рынку, как убегающий вор, протискиваясь между людьми, спешил прочь, стараясь оказаться подальше от отсеченных голов своей семьи и соплеменников.

Он бежал все дальше и дальше.

Выскочил на одну из главных улиц города — Кароэ-Кранг-роуд — и окунулся в лучи яркого солнца и взвесь пылевидного помета. Мимо проносились велорикшы. Вокруг высились пальмы и банановые деревья.

Внезапно паника, охватившая Трэна, сошла на нет. Он остановился, уперся ладонями в колени и попытался восстановить дыхание, проклиная собственную тупость. Глупец. Глупец. Если ты не будешь есть, то умрешь. Он выпрямился и хотел было повернуть обратно, но в сознании вновь возникла груда дурианов, и он побрел дальше, борясь с тошнотой. Трэн знал, что не сможет вернуться. Не сможет спокойно смотреть на кровавые груды. Он резко наклонился — живот скрутило, но изо рта потекла лишь слюна.

Он вытер рот рукавом костюма от Братьев Хван, заставил себя выпрямиться и посмотрел на окружавшие его чужеземные лица. Море чужаков, называвших его фарангом, море, в котором он должен научиться плавать. Мысль об этом вызывала у него отвращение. Подумать только, ведь в Малакке, после двадцати поколений его клана, укоренившегося в городе, он был таким же незваным гостем! И история его уважаемого клана являлась лишь сноской в китайской экспансии, которая оказалась столь же преходящей, как ночная прохлада. Его народ был подобен горсти риса, случайно высыпанной на карту мира, а потом сброшенной прочь.

Поздно ночью Трэн разгружал фирменный редсилк «ютекс», приношение Картофельному богу. Удачная работа. Счастливый момент, хотя колени у него стали ватными и возникло ощущение, что скоро они перестанут подчиняться. Замечательная работа, хотя руки у него дрожали из-за необходимости