Но M. Riso выражает разочарование терапевтической неэффективностью психоанализа в случаях хронической шизофрении. Эту неэффективность он относит на счет психиатрических учреждений, в которых практикуется психоанализ: «На основе другого недоразумения со стороны психоаналитиков, делается попытка части психоаналитиков доказать, что хронические шизофрении можно излечивать при помощи терапевтических инструментов психоанализа. Эта тенденция привела психоаналитиков к спорам об этиологической проблеме психического заболевания… Таким образом, бесплодная полемика… противопоставляющая психогенетиков и соматогенетиков смогла продолжаться. А в это время психиатрические больницы продолжают оставаться тем, чем они являются: местами охраны психически больных и их возможного восстановления» /13, с. 241/. Напрашивается вывод: поскольку «психотерапия может быть осуществлена только в таком месте, которое само по себе обладает психотерапевтическими свойствами, она должна, главным образом, привести к кризису психиатрические учреждения и навязать необходимость создания радикально новых психиатрических больниц» /13, с. 245/.
Как известно, итальянский парламент пойдет гораздо дальше и проголосует не за закон о реформе психиатрических больниц, которая, может быть, была невозможна при том состоянии, в котором они находились на полуострове, а за их упразднение. Голосование, несомненно, вдохновлялось антипсихиатрическим радикализмом, а также убеждением, что закон может волшебным образом ликвидировать психические болезни в стране путем упразднения психиатрических больниц.
Миф об антипсихиатрии.
Замешательство итальянских психиатров в отношении шизофрении хорошо проявляется в том, что нам говорит Giovanni Jervis в статье, озаглавленной «Миф об антипсихиатрии», появившейся в № 60-61 за октябрь 1976 г. журнала «Quaderni Piacentieri», самого влиятельного теоретического и культурного органа «внепарламентских» левых марксистов и итальянских «леваков». Он полагает, что рассматривать шизофрению как болезнь — это политически несостоятельная и неприменимая гипотеза. По его мнению, в настоящее время современная психиатрия, в результате ряда критических высказываний в отношении этой концепции (среди которых хорошо известны высказывания R. D. Laing), все больше и обоснованнее проявляет тенденцию рассматривать слово «шизофрения» только как условный термин, служащий для обозначения некоторых способов поведения… Вероятно, большое количество людей, «диагностированных» как шизофреники, тем не менее, имеют общие «предопределенные» психологические проблемы. Достойно сожаления, в частности, что G. Jervis нам ничего не говорит, в чем именно заключаются эти психологические проблемы, «общие для большого количества шизофреников», тем более что он добавляет: «Это потому продолжают несколько неуместным образом говорить о «шизофрении», что этого «расщепления» (Spaltung), на которое ссылается E. Bleuler в начале века, создавая термин, вероятно, не существует. Шизофреник не диссоциирован; он кажется диссоциированным в том смысле, что если проблема серьезна, то его личность спутывается, распадается, разлагается. Психологические ощущения тех, кто принимает LSD или предается глубокой медитации, имеют иногда некоторое сходство с шизофренией и могут привести к ней». Трудно понять, каким образом психологические испытания, какие бы они ни были по природе, смогут привести к состоянию, которого не существует, и, в любом случае, понимаемому в качестве болезни, причем это формирование понятия было бы политическим актом, достойным осуждения. Удивительно видеть, что, как и у R. D. Laing, модель, выбранная, чтобы представить психический распад при подлинной шизофрении, — это модель интоксикации посредством LSD, т. е. самая биохимическая модель заболевания, какая только может быть.
Зато не удивительно, что, зайдя в этот теоретический тупик, антипсихиатрия в 70-х годах начала задаваться вопросом о разновидностях шизофрении. Как мы увидим в следующей, последней главе, современная психиатрия также, хотя и по иным причинам, была вынуждена задать себе этот же вопрос.
Диссоциация сердца и рассудка
Другая концепция шизофрении, которая, может быть, получит еще более широкое распространение, ибо средства массовой информации популяризировали ее, — это та, которую сформулировал Bruno Bettelheim в своих трудах. Его наиболее важные работы были переведены на французский язык уже в начале 70-х годов. Так, «Пустая крепость», опубликованная в 1967 г., была переведена уже в 1969-м. Но, в 1974 году, серия телепередач, озаглавленных «Другой взгляд на помешательство», посвященная Ортогенетической школе в Чикаго и поставленная Daniel Karlin. получит значительный резонанс. Она заставит широкую публику одновременно осознать проблему детского аутизма и принять сторону «за» или «против» теоретических позиций В. Bettelheim, более или менее хорошо принятых, тем более что большинство телезрителей, разумеется, не могли понять различия между разными формами детских психозов, которые были представлены им на экране. За успехом этой серии среди зрителей последует публикация в переводе на французский язык всех, даже самых ранних работ В. Bettelheim большими тиражами. Это сделает популярного 70-летнего автора олицетворением победоносного анализа наихудшей шизофрении из существующих, которая препятствует онтологическому развитию ребенка.
В «Сознающем сердце» /25/ В. Bettelheim объясняет нам это заглавие, говоря, что «Мы не можем больше удовлетворяться жизнью, при которой сердце имеет свои резоны, которых рассудок не знает. Наши сердца должны знать мир рассудка, а разум должен иметь своим гидом знающее сердце», ибо в глубине для него шизофрения — это паскалевская диссоциация между сердцем и сознанием. Автор напоминает, что, когда он формулировал в 1943 г. свой доклад о шизофрении, вызываемой экстремальными ситуациями, он не основывался на теоретических данных анализа и, в частности, на психологии «Я» Hartmann, о которой, по его словам, в период его заключения в Дахау и в Бухенвальде он не знал, а на анализе лично приобретенного опыта глубоких изменений личности в целях выживания.
Он приводит, таким образом, в качестве примера