не годен. Подлежит переосвидетельствованию через шесть месяцев».

Эта нелепая формула сопровождала инвалидов войны почти всю их жизнь. Когда безногие люди должны были каждые шесть месяцев приходить на переосвидетельствование, чтобы выяснилось, не выросла ли у них за это время нога.

Некрасов запечатлел это горько и печально.

Он поведал в этой повести жестокую правду о том, как Сталин обошелся с победителями, вернувшимися с войны. Солдаты были так же не нужны ему, как и маршалы.

Их никто не устраивает на работу, никто не думает об их квартире, пайке, об их жизни. Они получают крошечную пенсию, на которую нельзя прожить честным трудом. Их не учат, не лечат, они не имеют протезов и инвалидных колясок.

На наших глазах они собираются в пивнушках и начинают пить. Этот страшный момент запечатлен Некрасовым. А другие идут на легкие заработки, торгуют пивом, воруют. И тоже пьют.

Митясов с трудом получает паспорт, но «временный», управдом выкидывает его из квартиры как непрописанного. Но главное, что он не может жить нечестно. И с мизерной работы инспектора райжилотдела вынужден уйти, потому что там надо воровать. Потом он идет учиться в Строительный институт, где завязывается главный конфликт благородства и подлости.

Когда декан факультета Чекмень начинает выкидывать из института старого профессора (он, мол, в Киеве жил при немцах), Митясов выступает на защиту его и влепляет Чекменю пощечину, которая в те годы потрясла своим мужеством читателей повести.

Перечитывая эту вещь сейчас, после всего, что предстояло пережить Некрасову, зная его жизнь, не могу спокойно думать об этих страницах. Персональное дело Николая Митясова… Будто Некрасов прочерчивал свою будущую жизнь. Как вызывали на бюро, как решили исключить из партии — всё то, о чем, казалось, не подозревал тогда он сам. И речь Николая Митясова на общем собрании:

«— Я не буду оправдываться. И не хочу. Я ударил человека и за это понесу наказание. Я должен был сдержаться, но не смог».

И потом: «…Нужно быть последней сволочью, чтобы… Простите меня, товарищи, но я прямо скажу: я не знаю еще, как бы каждый из вас, сидящих здесь, поступил, если бы в его присутствии человек, да еще коммунист, — нет, не коммунист, он только билет в кармане носит, — словом, если бы такой человек сказал вам, что три четверти людей, попавших в плен, пошли туда добровольно, что все, кто под немцами были, — все без разбора подлецы и мерзавцы… Не знаю, что бы вы сделали… Я ударил. Вот и всё.

Николай через плечо взглянул на Алексея: „Теперь можешь ты говорить. Если у тебя совесть еще есть. Я всё сказал“».

Удивительно звучит и сейчас эта речь. А Чекмень стоит перед глазами как живой. Воплощение сталинского мира, его психологии и морали.

Влепив пощечину, Некрасов вместе с Николаем Митясовым по-своему побеждает его. И радуется этой победе. Такое впечатление от этой повести, напечатанной в журнале «Новый мир» в 1954 году.

Естественность мгновенных благородных человеческих реакций так характерна для творчества и жизни Виктора Некрасова. Не смолчать, не стерпеть, дать пощечину и вызвать на дуэль. Я бы могла привести целый список тех, кто подлежал «вызову».

Но характерно, что, рассказывая о том, как Николай Митясов дал пощечину, он добавляет, что герой испытал такую же боль, как тогда, когда его ранили. Удивительная подробность!..

Так эти произведения Некрасова определяли пути будущего развития литературы.

К этому надо добавить, что и война, и Мамаев курган, и Волга, как и разрушенный Крещатик и Андреевский спуск, никогда не исчезнут из его книг. Они будут возникать опять в новом повороте — и в таком классическом рассказе, как «Вторая ночь», и в такой лирической фантасмагории, как «Случай на Мамаевом кургане», и во многих других его вещах.

3

Я помню, как появилось «Первое знакомство» Виктора Некрасова — о трех неделях, проведенных в Италии в апреле 1957 года. Подзаголовок был неожиданный и непривычный и для нас и для Некрасова — «Из зарубежных впечатлений». Мы читаем:

«В одно прекрасное солнечное утро, в последних числах апреля 1957 года, трое полицейских, несших службу на набережной Сены неподалеку от дворца Шайо, обратили внимание на подозрительного субъекта, который, прохаживаясь вдоль устоев моста Иена, время от времени приседал на корточки и что-то фотографировал.

Полицейские окликнули его. Он не расслышал (или сделал вид, что не слышит), застегнул футляр фотоаппарата и быстро, через одну ступеньку взбежал вверх по каменной лестнице. Старший из полицейских сделал знак своим товарищам и устремился за ним. Только у входа на мост удалось задержать незнакомца».

Так впервые появился Некрасов в Париже, преследуемый французскими полицейскими.

Всё кончилось, как он рассказывает, «идиллией»: «Трое полицейских, расправив плечи, выстроились в ряд, а иностранец, отойдя на несколько шагов, запечатлел их на пленке своей „Экзакты“».

В этот же день «иностранец» был в Москве (всё произошло за два часа до вылета) и показывал друзьям и знакомым «свеженапечатанную фотографию трех парижских „ажанов“ на фоне Эйфелевой башни».

Потом появится в книге и собственный его рисунок, забавный, с некрасовским юмором запечатлевший эту смешную сцену.

Что же главное в его отношении к Западу? И тут главное — правда: «…не надо глотать аршин… Надо быть самим собой» — и Риме, и в Неаполе…

При всей внешней легкости и шутливости его фраз в них выражена позиция. Твердая и неколебимая…

Грустно, что Некрасов не дожил до наших дней и не узнал, что его точка зрения победила и в этом.

Надо сказать, что зарубежные его впечатления опирались на исконную культуру чувств и широту интересов. В этом ясном определении — и на Западе быть самим собой, не врать, не притворяться, не льстить — заложена еще и четкая программа отрицания всех видов мещанского отношения к жизни, в том числе и западного пижонства, пустого подражательного звона, которых не выносил Некрасов.

Те немногие путешествия, которые ему удалось совершить на нашей земле, связаны еще и с особенной художественностью и артистичностью его личности.

И то, что он любил бродить по Киеву, Ленинграду и Москве, что был архитектором и отлично чувствовал живопись, скульптуру, архитектуру. Что любил знакомиться с людьми и узнавать их на улицах и бульварах. Ходить, бродить, смотреть…

И сам рисовал забавные картинки, пейзажи Рима и Парижа, был прекрасным