и все будет улажено.

– Спасибо, сын мой. – Кардинал внимательно посмотрел на меня. – Мы с вами никогда не встречались? – спросил он.

– Нет, Ваше преосвященство, – ответил я. – Я «блудный сын» из Калифорнии.

– Как я понимаю, вы его племянник, – сказал он.

– Совершенно верно, – подтвердил я. – Но меня никогда не крестили. Моя мать была еврейкой.

– Но ведь ваш отец был католиком, – не отступал кардинал. – Никогда не поздно вернуться к Богу.

– Спасибо, Ваше преосвященство, но мне не к кому возвращаться, я никогда не был католиком.

Кардинал посмотрел на меня с любопытством.

– Вы иудаист?

– Нет, сэр.

– К какой вере вы принадлежите? – спросил он. Я улыбнулся.

– Я атеист.

Он с грустью покачал головой.

– Мне жаль вас.

Кардинал немного помолчал, потом сделал знак молодому священнику.

– Это отец Брэнниген, он поедет с вами на кладбище.

Две машины с цветами и пять лимузинов следовали за катафалком по Второй авеню, по Мидтаунскому тоннелю на Лонг-Айленд через ворота Фёрст Кэлвари. Полуденное солнце освещало семейный склеп с белыми колоннами. За ними находились железные решетки и двери, украшенные витражами. Над дверями, на белом итальянском мраморе, была высечена фамилия Ди Стефано. Когда кортеж остановился на узкой дороге, двери уже были широко открыты.

Мы вышли из машины, ожидая, пока служители поставят гроб на четырехколесную тележку и подвезут его по дорожке прямо к склепу. Машины с цветами разгрузили и понесли букеты вслед за гробом. Отец Брэнниген повел к гробу тетю Розу и ее семью. Я ехал во второй машине вместе с дядиными телохранителями. Мы шли вслед за тетей и ее родственниками. Из трех остальных машин вылезли Председатель, его телохранители, адвокаты моего дяди и финансисты. За ними шли еще шестеро мужчин – все пожилые итальянцы, возможно, дядины друзья.

Вход в склеп утопал в цветах. Мы вошли в прохладу мавзолея. Гроб все еще стоял на тележке посредине. В противоположном углу находился маленький алтарь, и Христос печально смотрел вниз, на гроб, стоявший у подножия креста, на котором он мучился.

Священник быстро совершил последние обряды над гробом. Его голос звучал глухо, он осенил крестом гроб и отступил. Один из похоронных агентов дал каждому из нас по розе, тетя Роза положила свой цветок на гроб, и мы сделали то же самое.

Тихонько четверо людей подняли гроб и задвинули его в стену. Через минуту двое других закрыли отверстие бронзовой табличкой. В свете, проникавшем через витражи, я увидел выгравированную надпись: Рокко Ди Стефано. Родился в 1908. Умер–

Тетя Роза снова заплакала, и зятья вывели ее наружу. Я оглядел стены склепа. Там были имена других родственников, о которых я ничего не слышал. Но имен моих родителей здесь не было. Они были похоронены на кладбище, общем для всех вероисповеданий, к северу от Нью-Йорка на берегу Гудзона.

Я покинул склеп последним. Минуту я наблюдал, как один из служителей кладбища поворачивал большой медный ключ в дверях склепа. Он посмотрел на меня. Я понял, чего от меня ждут, вынул стодолларовую бумажку и сунул ему в руку. В знак благодарности он приподнял фуражку. Я прошел по дорожке к машинам.

Катафалка и машин для цветов уже не было. Я подошел к тете Розе и поцеловал ее в щеку.

– Я позвоню вам завтра.

Она кивнула, ее глаза были полны слез. На прощание я протянул руку ее зятьям, поцеловал своих кузин и подождал, пока отъедет их машина.

Я пошел к машине, где меня ждали мои телохранители. Один из них почтительно открыл дверцу машины. Негромкий голос Председателя раздался за моей спиной.

– Я подвезу вас в город. Я посмотрел на него.

– Нам нужно многое обсудить, – сказал он.

Я жестом отослал телохранителей и пошел за Председателем к его длинному лимузину. Это была его собственная машина, черная, с затемненными стеклами. Я сел рядом с ним на сиденье. Человек в темном костюме закрыл за нами дверь и сел на переднее сиденье рядом с шофером. Автомобиль мягко тронулся.

Председатель нажал на кнопку – и тонированное стекло отделило нас от шофера и телохранителя.

– Теперь мы можем поговорить, – сказал он. – Они не смогут услышать ничего из того, что здесь будет сказано.

Я молча смотрел на него.

Он улыбнулся, и вокруг глаз собрались морщинки.

– Если ты позволишь мне называть тебя Джедом, то можешь называть меня Джоном.

Он протянул руку. Я пожал ее. Рука была сухой и сильной.

– Хорошо, Джон, о чем вы хотите говорить?

– Прежде всего я хочу сказать, что очень уважал твоего дядю. Он был честным человеком и никогда не отступал от своего слова.

– Спасибо, – поблагодарил я.

– Я также очень сожалею о том, что случилось в церкви. Сальваторе Ансельмо уже старик, и у него не все в порядке с головой. Тридцать лет он говорил, что убьет твоего дядю, но у него так и не хватило духу попробовать. Теперь уже слишком поздно. Нельзя убить мертвеца.

– Из-за чего началась вендетта? – спросил я.

– Это случилось так давно, что я не думаю, чтобы кто-нибудь помнил или знал.

– Что с ним теперь будет? – поинтересовался я.

– Ничего, – спокойно сказал он. – Скорее всего, его поместят в психиатрическую лечебницу Беллвью. Ему могут инкриминировать нарушение общественного порядка или что-нибудь в этом роде. Но выдвигать обвинение никто не станет, и его отпустят домой, к семье.

– Бедняга, – сказал я.

Джон наклонился и открыл бар, находившийся в спинке переднего сиденья.

– У меня есть хорошее виски, хотите выпить со мной?

Я кивнул.

– Со льдом и содовой.

Он достал бутылку Глевливет и налил два стакана, добавив лед и содовую из маленьких бутылочек, выстроившихся в глубине маленького бара. Мы подняли стаканы.

– Ваше здоровье, – сказал он.

Я кивнул и отпил глоток. Виски было хорошее. Только теперь я понял, что мне было нужно.

– Спасибо, – поблагодарил я. Он улыбнулся.

– Ну, а теперь займемся делами. Завтра адвокаты сообщат вам, что вы назначены душеприказчиком дядиного состояния. Это состояние, за исключением нескольких завещательных отказов недвижимости в пользу вашей тетушки и ее семьи, помещено в фонд и пойдет на различные благотворительные мероприятия. Это большая ответственность. Около двухсот миллионов долларов.

Я молчал. Я знал, что у дяди Рокко было много денег, но никогда не думал, что так много.

– Твой дядя не счел необходимым оставить тебе деньги, потому что, во-первых, ты сам богат, а во-вторых, как душеприказчик состояния, ты получишь от пяти до десяти процентов при распределении средств фонда, как того требует суд по наследственным делам.

– Я не хочу никаких денег, – сказал я.

– Твой дядя говорил, что именно так ты и