галерах. Я вижу, как возводится гигантский собор. Он поднимается камень за камнем, а я месяцы и годы стою и наблюдаю, как каждый камень ложится на свое место. Меня сжигают на кресте головой вниз в садах Нерона, где сильно пахнет тимьяном, и я с интересом и отвращением слежу за работой в камерах Инквизиции.

Я иду в самые священные места. Я вхожу в храм Венеры. В восхищении я преклоняю колени перед Магна Матер и кидаю монетки на обнаженные груди священных куртизанок, лица их закрыты вуалью, — я уже в Вавилоне. Я вхожу в театр Елизаветы и, хотя кругом плохо пахнет, аплодирую «Купцу из Венеции». Я гуляю с Данте по узким улочкам Флоренции. Я встречаюсь с юной Беатриче, и край ее платья спадает на мои сандалии, а я смотрю на нее с любовью и восхищением. Я — жрец Изиды, и моя магия поражает всех. Симон Магус встает передо мной на колени, умоляя помочь ему, а фараон трепещет, когда я начинаю к нему приближаться. В Индии я разговариваю с Учителями и с криком убегаю от них, потому что их откровения похожи на соль, которую сыплют на свежую кровоточащую рану.

Я воспринимаю все одновременно. Я воспринимаю все со всех сторон, я — часть этих кишащих миллиардов, окруживших меня. Я существую во всех людях, и все люди существуют во мне. Я воспринимаю всю человеческую историю, все прошлое и настоящее как единый момент.

Если я просто напрягаюсь, то начинаю видеть дальше и дальше в прошлое. Сейчас я продвигаюсь сквозь странные искривления и углы. Углов и искривлений вокруг становится все больше и больше. Через искривления я понимаю очень многое. Оказывается, есть ИСКРИВЛЕННОЕ время и есть УГОЛЬНОЕ время. И существа, которые находятся во времени углов, не могут попасть в искривленное время. Это очень странно.

Я продолжаю двигаться назад. Человек исчез с Земли. Огромные рептилии ползают под гигантскими хвощами и плавают в мерзких черных болотах. Теперь исчезли и рептилии. Животных на Земле тоже не осталось, только под водой я отчетливо вижу, как среди гниющих водорослей медленно движутся громадные темные формы. И эти формы постепенно становятся все проще и проще. Теперь это уже отдельные клетки. А сейчас повсюду вокруг меня только углы; это странные углы, каких не бывает на Земле. Мне очень страшно. Здесь бездна, о которой человек никогда не предполагал!

Я вздрогнул. Чалмерс встал на ноги и начал беспомощно жестикулировать руками.

— Я прохожу через неземные углы, я приближаюсь… о! к сжигающей ужасом бездне.

— Чалмерс! — закричал я. — Ты хочешь, чтобы я вмешался?

Он быстро поднес правую руку к лицу, как будто хотел закрыться от страшного зрелища, которое словами передать было невозможно.

— Пока еще нет! — прохрипел он. — Я пойду дальше. Я должен знать… что лежит… за пределами…

Холодный пот заструился по его лицу, плечи начали судорожно подергиваться.

— За пределами жизни есть… — его лицо вдруг посерело от ужаса, — ТВАРИ, которых я еще не могу различить. И они медленно движутся через углы. У них нет тел, но они непрерывно ползут сквозь самые разные углы.

И только тогда я ощутил в комнате запах. Он был отвратителен. Эта страшная, неописуемая вонь казалась настолько тошнотворной, что я едва мог вынести ее. Я быстро подошел к окну и распахнул его настежь. Когда же я вернулся к Чалмерсу и заглянул в его глаза, то чуть не потерял сознание от страха — ужас, застывший в его взгляде, говорил лучше всяких слов.

— Мне кажется, они учуяли меня! — отчаянно заорал он. — Они медленно поворачивают в мою сторону.

Чалмерс сильно задрожал. Несколько секунд он беспомощно царапал руками воздух, потом ноги у него, подкосились и он упал лицом вниз, застонал, и на губах его выступила пена.

Я молча наблюдал за ним. Чалмерс, содрогаясь, полз по полу. Это был уже не человек. Он оскалил зубы, и из уголков рта закапала густая слюна.

— Чалмерс! — закричал я. — Чалмерс, прекрати! Прекрати это немедленно, ты слышишь?

Как будто в ответ на мой призыв он стал издавать какие-то нечленораздельные, грубые и отрывистые звуки, которые лучше всего было бы сравнить с лаем собаки, и начал, громко стуча коленями, бегать на четвереньках кругами по комнате. Изловчившись, я нагнулся и схватил его за рукав. В отчаянии я принялся изо всех сил трясти его. Но он повернул голову и укусил меня за запястье. На мгновение мне стало плохо от боли и ужаса, но я не пытался освободить руку, опасаясь, что в припадке ярости он убьет себя.

— Чалмерс, — постарался как можно спокойнее сказать я. — Ты должен прекратить это. Ничто в этой комнате не причинит тебе вреда. Ты понимаешь?

Я продолжал трясти и убеждать его, и постепенно безумие исчезло с лица моего друга. Все еще сильно дрожа, он забрался на скомканный китайский коврик.

Я отнес его на диван и устроил там поудобнее. На лице Чалмерса застыло выражение боли и страха, и я понимал, что он все еще пытается избавиться от жутких впечатлений.

— Виски, — еле слышно прошептал он. — Бутылка в шкафу у окна, верхний ящик слева.

Когда я дал ему бутылку, он с такой силой схватил ее, что костяшки пальцев у него посинели.

— Они почти догнали меня, — скороговоркой выпалил он. — Огромными глотками Чалмерс осушил бутылку, и постепенно здоровый цвет лица вернулся к нему.

— Это не наркотик, а черт знает что! — проворчал я.

— Да, это не наркотик, — как эхо откликнулся он.

Сумасшедшего блеска в его глазах больше не было, но все равно он выглядел, как безумный.

— Они почуяли меня в тот момент, когда я зашел слишком далеко, — простонал Чалмерс.

— А на что они были похожи? — спросил я, надеясь хоть как-то отвлечь его разговором.

Он подался вперед и схватил меня за руку. Его опять стало сильно трясти.

— Никакие слова в нашем языке не смогут их описать! — Вдруг он заговорил полушепотом. — Они представлены туманными намеками в мифе о Падении, а также — в непристойном виде на изображениях, которые иногда находят в старинных рукописях. У греков было для них имя, которое удачно скрывало всю сущность их мерзости. Дерево, змей и яблоко — вот те слабые символы самой страшной тайны.

Теперь его голос поднялся до крика.

— Фрэнк, Фрэнк! Страшное, очень страшное действие было совершено в самом начале! Перед временем. До сотворения мира. А после этого действия…

Он встал и быстро зашагал по комнате.

— Действия мертвых проявляются через углы в темных углублениях времени… Они голодны и хотят пить!

— Чалмерс, — умолял я, пытаясь хоть как-то успокоить его. — Мы живем в третьем десятилетии двадцатого века!

— Они тощие и хотят пить! — заорал он. — ПСЫ ТИНДАЛА!!!

— Чалмерс, может быть, я позвоню врачу? — осторожно