Литвек - электронная библиотека >> Дмитрий Иванович Писарев >> Русская классическая проза >> Мотивы русской драмы >> страница 2
моралисты, которые

обличили ее в безнравственности, это было всего легче сделать: стоило только

сличить каждый поступок Катерины с предписаниями положительного закона и

подвести итоги; на эту работу не требовалось ни остроумия, ни глубокомыслия, и поэтому ее действительно исполнили с блестящим успехом писатели, не

отличающиеся ни тем, ни другим из этих достоинств; потом явились эстетики и

решили, что Катерина - светлое явление; эстетики, разумеется, стояли

неизмеримо выше неумолимых поборников благочиния, и поэтому первых выслушали

с уважением, между тем как последних тотчас же осмеяли. Во главе эстетиков


стоял Добролюбов, постоянно преследовавший эстетических критиков своими

меткими и справедливыми насмешками. В приговоре над Катериною он сошелся с

своими всегдашними противниками, и сошелся потому, что, подобно им, стал

восхищаться общим впечатлением, вместо того чтобы подвергнуть это

впечатление спокойному анализу. В каждом из поступков Катерины можно

отыскать привлекательную сторону; Добролюбов отыскал эти стороны, сложил их

вместе, составил из них идеальный образ, увидал вследствие этого "луч света

в темном царстве" и, как человек, полный любви, обрадовался этому лучу

чистою и святою радостью гражданина и поэта. Если бы он не поддался этой

радости, если бы он на одну минуту попробовал взглянуть спокойно и

внимательно на свою драгоценную находку, то в его уме тотчас родился бы

самый простой вопрос, который немедленно привел бы за собою полное

разрушение привлекательной иллюзии. Добролюбов спросил бы самого себя: как

мог сложиться этот светлый образ? Чтобы ответить себе на этот вопрос, он

проследил бы жизнь Катерины с самого детства, тем более что Островский дает

на это некоторые материалы; он увидел бы, что воспитание и жизнь не могли

дать Катерине ни твердого характера, ни развитого ума; тогда он еще раз

взглянул бы на те факты, в которых ему бросилась в глаза одна

привлекательная сторона, и тут вся личность Катерины представилась бы ему в

совершенно другом свете. Грустно расставаться с светлою иллюзиею, а делать

нечего; пришлось бы и на этот раз удовлетвориться темною действительностью.

III

Во всех поступках и ощущениях Катерины заметна прежде всего резкая

несоразмерность между причинами и следствиями. Каждое внешнее впечатление

потрясает весь ее организм; самое ничтожное событие, самый пустой разговор

производят в ее мыслях, чувствах и поступках целые перевороты. Кабаниха

ворчит, Катерина от этого изнывает; Борис Григорьевич бросает нежные

взгляды, Катерина влюбляется; Варвара говорит мимоходом несколько слов о

Борисе, Катерина заранее считает себя погибшею женщиною, хотя она до тех пор

даже не разговаривала с своим будущим любовником; Тихон отлучается из дома

на несколько дней, Катерина падает перед ним на колени и хочет, чтобы он

взял с нее страшную клятву в супружеской верности. Варвара дает Катерине

ключ от калитки, Катерина, подержавшись за этот ключ в продолжение пяти

минут, решает, что она непременно увидит Бориса, и кончает свой монолог

словами: "Ах, кабы ночь поскорее!" {4} А между тем даже и ключ-то был дан ей

преимущественно для любовных интересов самой Варвары, и в начале своего

монолога Катерина находила даже, что ключ жжет ей руки и что его непременно

следует бросить. При свидании с Борисом, конечно, повторяется та же история; сначала "поди прочь, окаянный человек!" {5}, а вслед за тем на шею кидается.

Пока продолжаются свидания, Катерина думает только о том, что "погуляем"; как только приезжает Тихон и вследствие этого ночные прогулки прекращаются, Катерина начинает терзаться угрызениями совести и доходит в этом направлении

до полусумасшествия; а между тем Борис живет в том же городе, все идет

по-старому, и, прибегая к маленьким хитростям и предосторожностям, можно

было бы кое-когда видеться и наслаждаться жизнью. Но Катерина ходит как

потерянная, и Варвара очень основательно боится, что она бухнется мужу в

ноги, да и расскажет ему все по порядку. Так оно и выходит, и катастрофу эту

производит стечение самых пустых обстоятельств. Грянул гром - Катерина


потеряла последний остаток своего ума, а тут еще прошла по сцене полоумная

барыня с двумя лакеями и произнесла всенародную проповедь о вечных мучениях; а тут еще на стене, в крытой галерее, нарисовано адское пламя; и все это

одно к одному - ну, посудите сами, как же в самом деле Катерине не

рассказать мужу тут же, при Кабанихе и при всей городской публике, как она

провела во время отсутствия Тихона все десять ночей? Окончательная

катастрофа, самоубийство, точно так же происходит экспромтом. Катерина

убегает из дому с неопределенною надеждою увидать своего Бориса; она еще не

думает о самоубийстве; она жалеет о том, что прежде убивали, а теперь не

убивают; она спрашивает: "Долго ли еще мне мучиться?" Она находит неудобным, что смерть не является; "ты, говорит, ее кличешь, а она не приходит" {6}.

Ясно, стало быть, что решения на самоубийство еще нет, потому что в

противном случае не о чем было бы и толковать. Но вот, пока Катерина

рассуждает таким образом, является Борис; происходит нежное свидание. Борис

говорит: "Еду". Катерина спрашивает: "Куда едешь?" - Ей отвечают: "Далеко, Катя, в Сибирь". - "Возьми меня с собой отсюда!" - "Нельзя мне, Катя" {7}.

После этого разговор становится уже менее интересным и переходит в обмен

взаимных нежностей. Потом, когда Катерина остается одна, она спрашивает

себя: "Куда теперь? домой идти?" и отвечает: "Нет, мне что домой, что в

могилу - все равно". Потом слово "могила" наводит ее на новый ряд мыслей, и

она начинает рассматривать могилу с чисто эстетической точки зрения, с

которой, впрочем, людям до сих пор удавалось