смотреть только на чужие

могилы. "В могиле, говорит, лучше... Под деревцом могилушка... как хорошо!..

Солнышко ее греет, дождичком ее мочит... весной на ней травка вырастает, мягкая такая... птицы прилетят на дерево, будут петь, детей выведут, цветочки расцветут: желтенькие, красненькие, голубенькие... всякие, всякие".

Это поэтическое описание могилы совершенно очаровывает Катерину, и она

объявляет, что "об жизни и думать не хочется" {8}. При этом, увлекаясь

эстетическим чувством, она даже совершенно упускает из виду геенну огненную, а между тем она вовсе не равнодушна к этой последней мысли, потому что в

противном случае не было бы сцены публичного покаяния в грехах, не было бы

отъезда Бориса в Сибирь, и вся история о ночных прогулках оставалась бы

шитою и крытою. Но в последние свои минуты Катерина до такой степени

забывает о загробной жизни, что даже складывает руки крест-накрест, как в

гробу складывают; и, делая это движение руками, она даже тут не сближает

идеи о самоубийстве с идеею о геенне огненной. Таким образом делается прыжок

в Волгу, и драма оканчивается.

IV

Вся жизнь Катерины состоит из постоянных внутренних противоречий; она

ежеминутно кидается из одной крайности в другую; она сегодня раскаивается в

том, что делала вчера, и между тем сама не знает, что будет делать завтра; она на каждом шагу путает и свою собственную жизнь и жизнь других людей; наконец, перепутавши все, что было у нее под руками, она разрубает

затянувшиеся узлы самым глупым средством, самоубийством, да еще таким

самоубийством, которое является совершенно неожиданно для нее самой.

Эстетики не могли не заметить того, что бросается в глаза во всем поведении

Катерины; противоречия и нелепости слишком очевидны, но зато их можно

назвать красивым именем; можно сказать, что в них выражается страстная, нежная и искренняя натура. Страстность, нежность, искренность - все это

очень хорошие свойства, по крайней мере все это очень красивые слова, а так

как главное дело заключается в словах, то и нет резона, чтобы не объявить

Катерину светлым явлением и не прийти от нее в восторг. Я совершенно

согласен с тем, что страстность, нежность и искренность составляют

действительно преобладающие свойства в натуре Катерины, согласен даже с тем, что все противоречия и нелепости ее поведения объясняются именно этими

свойствами. Но что же это значит? Значит, что поле моего анализа следует

расширить; разбирая личность Катерины, следует иметь в виду страстность, нежность и искренность вообще и, кроме того, те понятия, которые

господствуют в обществе и в литературе насчет этих свойств человеческого

организма. Если бы я не знал заранее, что задача моя расширится таким

образом, то я и не принялся бы за эту статью... Очень нужно в самом деле

драму, написанную с лишком три года тому назад, разбирать для того, чтобы

доказать публике, каким образом Добролюбов ошибся в оценке одного женского

характера. Но тут дело идет об общих вопросах нашей жизни, а о таких

вопросах говорить всегда удобно, потому что они всегда стоят на очереди и

всегда решаются только на время. Эстетики подводят Катерину под известную

мерку, и я вовсе не намерен доказывать, что Катерина не подходит под эту

мерку; Катерина-то подходит, да мерка-то никуда не годится, и все основания, на которых стоит эта мерка, тоже никуда не годятся; все это должно быть

совершенно переделано, и хотя, разумеется, я не справлюсь один с этою

задачею, однако лепту свою внесу.

Мы до сих пор, при оценке явлений нравственного мира, ходим ощупью и

действуем наугад; по привычке мы знаем, что такое грех; по уложению о

наказаниях мы знаем, что такое преступление; но когда нам приходится

ориентироваться в бесконечных лесахѓтех явлений, которые не составляют ни

греха, ни преступления, когда нам приходится рассматривать, например, качества человеческой природы, составляющие задатки и основания будущих

поступков, тогда мы идем все врассыпную и аукаемся из разных углов этой

дубравы, то есть сообщаем друг другу наши личные вкусы, которые чрезвычайно

редко могут иметь какой-нибудь общий интерес. Каждое человеческое свойство

имеет на всех языках по крайней мере по два названия, из которых одно

порицательное, а другое хвалительное, - скупость и бережливость, трусость и

осторожность, жестокость и твердость, глупость и невинность, вранье и

поэзия, дряблость и нежность, взбалмошность и страстность, и так далее до

бесконечности. У каждого отдельного человека есть в отношении к нравственным

качествам свой особенный лексикон, который почти никогда не сходится вполне

с лексиконами других людей. Когда вы, например, одного человека называете

благородным энтузиастом, а другого безумным фанатиком, то вы сами, конечно, понимаете вполне, что вы хотите сказать, но другие люди понимают вас только

приблизительно, а иногда могут и совсем не понимать. Есть ведь такие

озорники, для которых коммунист Бабеф был благородным энтузиастом, но зато

есть и такие мудрецы, которые австрийского министра Шмерлинга назовут

безумным фанатиком. И те и другие будут употреблять одни и те же слова, и

теми же самыми словами будут пользоваться все люди бесчисленных

промежуточных оттенков. Как вы тут поступите, чтобы отрыть живое явление

из-под груды набросанных слов, которые на языке каждого отдельного человека

имеют свой особенный смысл? Что такое благородный энтузиазм? Что такое

безумный фанатик? Это пустые звуки, не соответствующие никакому

определенному представлению. Эти звуки выражают отношение говорящего лица к

неизвестному предмету, который остается совершенно неизвестным во все время

разговора и после его окончания. Чтобы узнать, что за человек был коммунист

Бабеф и