напугали его, но сейчас они показались ему даже привлекательными. Как свидетельство торжества природы и ее законов. Его угнетало то, что он помогает превращать эту природу в место, где попугаи будут прикованы цепочками к насестам, а от ягуаров останется только рисунок на скатертях, где будут понастроены бассейны и куда понаедут туристы, чтобы высасывать через трубочки кокосовые орехи. Однако, подкрепившись, он отправился в джунгли и вскоре обнаружил дорогу, которой ходил ягуар, — узкую тропку, вьющуюся около полумили между облепленными лианами пустыми оболочками домов, а затем выходящую к Рио-Дулсе. Река, изгибавшаяся среди джунглей, казалось, несет зеленую воду еще более темную, чем вода в море. По всему берегу отпечатались на земле следы ягуара, особенно много следов зверь оставил на кочковатом пригорке в пяти или шести футах над водой. Эстебана это несколько удивило, но, решив, что ответа на эту загадку ему все равно не найти, он пожал плечами, отправился на пляж и, собираясь устроить ночью наблюдение, прилег под пальмой поспать.

Через несколько часов, уже во второй половине дня, он проснулся от того, что его окликнули. Высокая стройная женщина с кожей медного оттенка, одетая в платье темно-зеленого цвета, почти такого же, как стена джунглей, шла прямо к нему. Платье до половины открывало высокую грудь, а когда она подошла ближе, Эстебан разглядел ее лицо: хотя оно и обладало чертами, характерными для народа Патука, но красоты и тонкости было совсем редкой для людей его племени. Словно прекрасная выточенная маска: щеки с нежными ямочками, резные полные губы, стилизованные брови цвета эбенового дерева, глаза из черного и белого оникса, но всему этому придана живость человеческого лица. Мелкие капельки пота блестели на ее груди. Один-единственный локон черных волос лежал у нее на плече столь изящно, что, казалось, он уложен так специально. Женщина опустилась рядом с ним на колени, взглянула на него бесстрастно, и Эстебана буквально ошеломила окружающая ее горячая атмосфера чувственности. Морской бриз донес до него ее запах, сладковатый, мускусный, напомнивший Эстебану запах плодов манго, оставленных дозревать на солнце.

— Меня зовут Эстебан Каакс, — произнес он, ощущая запах собственного пота и чувствуя себя от этого немного неловко.

— Я слышала о тебе, — сказала она. — Охотник на ягуаров. Ты пришел, чтобы убить ягуара, живущего здесь?

— Да, — ответил он и устыдился собственного признания.

Она набрала в руку горсть песка, потом выпустила его между пальцами.

— Как тебя зовут? — спросил Эстебан.

— Если мы станем друзьями, я скажу тебе свое имя, — ответила она. — Зачем ты хочешь убить ягуара?

Он рассказал ей про телевизор, а потом вдруг, к своему удивлению, начал рассказывать о трениях с Инкарнасьон, объясняя, как он собирается приспособиться к ее миру. Не совсем то, что принято обсуждать с незнакомыми людьми, но его почему-то тянуло на откровенность. Ему казалось, что между ними есть что-то общее, и это заставляло его рисовать свою семейную жизнь более мрачными красками, чем на самом деле. Ему никогда не случалось изменять Инкарнасьон, но сейчас такую возможность он бы, наверное, только приветствовал.

— Это черный ягуар, — сказала она. — Ты наверняка знаешь, что они — не обычные звери и что мы не должны вмешиваться в их магические замыслы.

Эстебан вздрогнул, услышав из ее уст слова отца, но решил, что это просто совпадение, и ответил:

— Может быть. Но ведь это не мои замыслы.

— Ошибаешься, — сказала она. — Ты просто решил не замечать их. — Она набрала еще одну горсть песка. — Как ты собираешься это сделать? У тебя даже нет ружья. Только мачете.

— У меня есть еще вот что, — сказал Эстебан, достал из мешка маленький пакетик с сушеными травами и передал ей.

Она открыла пакет и понюхала.

— Травы? Ты хочешь усыпить ягуара…

— Не ягуара. Себя. — Он взял у нее из рук пакет. — Эти травы замедляют сердцебиение и дают человеку подобие смерти. Охотник впадает в транс, но от него можно избавиться в мгновение ока. Я пожую трав, потом лягу около того места, где ягуар ходит на ночную охоту. Он подумает, что я мертв, но не станет есть, пока не убедится, что моя душа покинула тело, а чтобы определить это, ягуар должен усесться на меня и почувствовать, как отлетает дух. Когда он начнет усаживаться, я сброшу транс и всажу мачете ему между ребер. Если моя рука не дрогнет, он умрет мгновенно.

— А если дрогнет?

— Я уже не боюсь этого: я убил почти пятьдесят ягуаров, — сказал Эстебан. — Таким способом охотились в моем роду на ягуаров еще во времена древнего племени Патука, и он никогда, насколько я знаю, не подводил.

— Но черный ягуар…

— Черный или пятнистый, это не имеет значения. Все они подчиняются инстинктам и похожи один на другого, когда дело касается пищи.

— Что ж, — сказала она, вставая и отряхивая платье от песка. — Я не могу пожелать тебе удачи, но зла я тебе тоже не желаю.

Он хотел попросить ее остаться, но гордость не позволила ему сделать это, и она рассмеялась, словно прочитала его мысли.

— Может быть, мы еще увидимся и поговорим, Эстебан, — сказала она. — Будет жаль, если не удастся, потому что у нас есть о чем поговорить: многого мы даже не коснулись сегодня.

Быстрой походкой она удалилась по берегу, превратившись сначала в маленький черный силуэт, а затем вдруг просто растворившись в дрожащем горячем воздухе.

В тот вечер в поисках места, откуда он мог бы вести наблюдение, Эстебан взломал сетчатую дверь одного из коттеджей и пробрался на террасу. Тут же бросились по углам хамелеоны, с поржавевшего садового кресла, затянутого паутиной, соскользнула игуана и скрылась через дыру в полу. В доме царила негостеприимная полутьма, и только в ванную, где обвалился потолок, попадало немного серо-зеленого света, просочившегося сквозь сито из лиан. В треснувшем унитазе плавали в дождевой воде мертвые насекомые. С нехорошим предчувствием Эстебан вернулся на террасу, очистил садовое кресло от паутины и сел.

Небо и море сходились на горизонте в серебристо-серое марево. Ветер утих, пальмы стояли неподвижно, будто скульптуры. Несколько пеликанов, вытянувшись в линию, пролетели над самой водой, словно черная строчка из какого-то непонятного текста. Но завораживающая красота окружающего не трогала Эстебана. Он никак не мог забыть эту женщину. Воспоминание о том, как перекатывались под платьем ее бедра, когда она уходила по берегу, снова и снова возникало в его мыслях, а когда он пытался заставить себя сосредоточиться на деле, оно возникало еще ярче и призывнее. Он представил ее обнаженной, представил игру