СССР сформировалось национальное самосознание. Кроме того, здесь объяснены не только причины столь позднего формирования идентичности (в середине двадцатого века), но и то, почему оно произошло и было принято в обществе, которому прививались идеи утопических социальных идентичностей, основанных на классовом сознании и пролетарском интернационализме.

Для разъяснения различных аспектов последующего обсуждения необходимо дать определения некоторым терминам. В настоящем исследовании за аксиому принимается то, что национальное самосознание является главным образом результатом членства в обособленном сообществе («народе»), которое определяет себя как степенью чужеродности других сообществ, так и своей собственной этнической самобытностью. Это чувство самобытности, сообщающееся со статусом нации, зачастую наделяет членов сообщества чувством принадлежности к «высшей» или «элитной» группе ^[16]. Историческая, географическая, культурная и лингвистическая исключительность играет важную роль в образовании этого чувства принадлежности, которое, как правило, вытесняет другие формы идентификации, в основе которых лежат расовые, классовые, гендерные, религиозные или экономические категории ^[17].

В свете разнообразия научных взглядов, касающихся вопроса национальной идентичности, правильным было бы дать некоторые пояснения. Ученые редко сходятся в том, какие факторы играют решающую роль в формировании национального самосознания, – расовая, этническая принадлежность, язык, культура, религиозные убеждения или географические границы – каждый находит своих сторонников и скептиков. Единственным пунктом, как правило, не вызывающим разногласий, является важность истории в определении национальной идентичности ^[18] . Регулярность, с которой исторические события изобретаются, скрываются, подвергаются новым толкованиям и искажаются, свидетельствует о главенствующей роли прошлого в концептуализации нацией настоящего. Перефразируя Э. Ренана, можно сказать так: неправильное понимание истории — составная часть национального самосознания ^[19]. Настоящее исследование рассматривает исторический нарратив — миф об общих национальных истоках с его пантеоном героев — как ключ к формированию ясно выраженного чувства национальной идентичности ^[20].

Поскольку настоящая работа посвящена массовым национальным идентичности и сознанию, она сосредоточивается на последовательных и самосогласованных взглядах и отношениях — на убеждениях, которых придерживаются члены всех социальных слоев данного общества. На последующих страницах особое внимание уделяется национальным элитам. Тем не менее, нами были предприняты попытки расширить рамки исследования и рассмотреть взгляды и убеждения не только интеллигенции и партийного руководства, но и всего общества ^[21]. Таким образом, данное исследование является по сути своей анализом истоков массового русского национального самосознания — присущего огромному количеству людей чувства особого значения, внушаемого сознанием связи с общей территорией, государством, обществом, историческим опытом.

Для понимания последующих рассуждений принципиально важно различие между руссоцентризмом и русским национализмом. Первый — это выражение этнической гордости и происходит из сильного, ясно выраженного русского национального самосознания, в то время как последний, согласно определению Геллнера, является намного более политизированным понятием, связанным с групповыми стремлениями к политическому суверенитету и самоуправлению в соответствии с национальными приоритетами ^[22]. Хотя в настоящем исследовании много места уделено рассмотрению различных форм выражения русской национальной гордости с конца 1930-х до середины 1950 годов, «национализм» как таковой редко находит место в изложении. В конце концов, партийное руководство никогда не поддерживало идею русского самоопределения или сепаратизма и решительно подавляло всех ее сторонников, осознанно проводя черту между положительным явлением формирования национальной идентичности и вредоносностью созревших националистических претензий ^[23].

Курс, проводимый сталинской партийной верхушкой и обозначенный М. Н. Рютиным как «национал-большевизм», облачал марксистско-ленинское мировоззрение в руссоцентричную, этатистскую риторику. Национал-большевизм в этом смысле описывает специфическую форму марксистско-ленинского этатизма, вобравшую в себя следование коммунистическим идеалам и более прагматичные, государственнические, великодержавные традиции. Поскольку великодержавность стремилась стать доминирующим компонентом, идеологии, роль марксизма-ленинизма и пролетарского интернационализма часто ограничивалась лишь уровнем риторики ^[24].

Такие термины, как патриотизм и популизм, также требуют разъяснения. Первый, в значении лояльности и преданности чьей-либо родине, является вдохновляющей идеей, центральной для большинства попыток государств мобилизовать массы. Популизм — это жанр политической кампании, который также часто используется во время мобилизации масс. Это стиль пропаганды, используемой на массовом уровне; он, как правило, апеллирует к наименьшему общему знаменателю общества. Лозунги отличаются упрощенным содержанием и носят эмоциональный, иногда провокационный характер; их цель — сыграть на чувствах, а не на разуме. Среди синонимов этого термина слова с более ярко выраженными шовинистическими коннотациями — нативизм или «квасной патриотизм».

И последнее. Как уже ясно из предшествующих рассуждений, группе людей, называемой «партийная верхушка» или «партийное руководство», в настоящем исследовании уделено большое внимание. Эти словосочетания означают людей, ответственных за принятие решений в советской системе, и вместе с тем пытающихся превзойти более традиционную номенклатуру. Несмотря на то что в последних работах Сталин представлен правителем, сосредоточившим в рассматриваемый нами период в своих руках огромную власть, приписывать ему каждое решение, принятое во время его нахождения у власти, было бы редукционизмом. Такая парадигма «марионетка-кукловод» не только мифологизирует способности Сталина (воспроизводит миф печально известного культа его личности в историческом анализе), но и делает менее заметной решающую роль, которую играли высокопоставленные члены партии, вроде А. А. Жданова, А. С. Щербакова, Г. Ф. Александрова. Однако, признавая необходимость расширения поля исследования за пределы сталинского секретариата, было бы ошибочным