шил ЮВе покушение на убийство. ЮВе покаялся перед родителями за наркоту. За выстрел в Ненада — ни грамма. Напротив, жалел, что стрелять толком не научился — ранил Ненада в плечо. Суд поверил, что ЮВе выстрелил машинально, испугавшись внезапной полицейской облавы, угроз Мрадо и убийства Фахди. Без умысла убить или даже ранить.

Суд принял во внимание чистосердечное признание по ряду обвинений: ЮВе частично сознался в нелегальной торговле кокаином. Он с самого начала настаивал на том, что собирался только помочь перетащить дурь. Срок скостили на несколько лет, приняв во внимание юный возраст. И все же впаяли лихо: эдак и сгниешь да мхом покроешься, покуда на волю выйдешь.

Приятели отвернулись от него. Сделали вид, что знать его не знают. Кто бы сомневался! Когда бредешь по колено в говне, лучше под ноги не смотреть — вывернет. ЮВе, однако, надеялся, что хоть Софи его поймет. Наивный.

Оставалось одно — с комфортом обустроить свое тюремное ничего. На крайняк всегда можно заделаться экономистом-специалистом по отмыву бабок других пассажиров. Заниматься бизнесом as usual.

О Камилле родители как-то не вспомнили. А ЮВе рассказывать не стал. С Брунеуса-то полиция где сядет, там и слезет. Да и потом, учитель закона не нарушал. А посему лучше не добивать родителей правдой-маткой. С такой мыслью и спится как-то спокойней.

Маргарета сказала:

— Нам тут открытка пришла, хулиганская какая-то.

— Да! От кого же? — сразу оживился ЮВе.

— Не сказано. Только подпись: какой-то эль Негрито или вроде того.

— А что пишет?

— Да почти ничего. Пишет, как ему хорошо живется в Юго-Восточной Азии, там отличные пляжи и еще кораллы. Еще шлет от своего острова твоему триста штук поцелуев.

— Вот как? — безучастным голосом отозвался ЮВе.

— Странное послание, не находишь?

— Да ерунда, это приятель мой на югах греется. Он даже не в курсе, что меня посадили. Вот выйду, тоже поеду греться на солнышке.

Бенгт открыл было рот.

Но мигом закрыл.

Маргарета повернулась к мужу:

— Что, отец? Сказать что-то хотел?

Тут Бенгт впервые за все свидание поднял глаза на Юхана. ЮВе тоже неотрывно смотрел на него, думая: кажется, батя вообще впервые в жизни посмотрел на меня.

— Когда ты выйдешь, ты не на юга поедешь. А в другую сторону, подальше от Стокгольма. Чтоб найти хоть какую-то работу.

И снова уставился в пол. Больше он не проронил ни слова.

В воздухе повисла тяжелая пауза.

— Юхан, расскажи хоть, как проходит твой день.

ЮВе принялся рассказывать. Выбросил из головы Бенгта. От всей души мысленно благодарил Хорхе. Триста кусков теперь лежат на счете ЮВе на острове Мэн. Ай да чилиец! Не забыл, кто подобрал его в лесу, несмотря на то что ЮВе предал их всех, шустрил за спиной у Абдулкарима и продался с потрохами сербским бандюкам. Хорхе, конечно, не только догадался, что ЮВе ведет двойную игру, но и просек, что ЮВе понятия не имеет, с кем снюхался. Что влип по неопытности.

Время свидания вышло.

Тюремщик стал выпроваживать родителей.

Маргарета снова расплакалась.

ЮВе остался сидеть за столом.

Как быть с бабками, он знал.

Как наладить отношения с отцом — нет.

* * *

Тюремный двор в Кумле: коротко стриженный газон, ни деревца. Бетонные сваи с отполированным верхом и несильно потрепанными штангами — спортплощадка. Сейчас на ней качался Мрадо еще с тремя сербами.

Негласная договоренность. Утром тренируются сербы, после обеда — арабы.

Чалилось Мрадо не в пример вольготней, чем большинству. Потому как на зоне Мрадо в авторитете. Лихая слава хранила от многих бед. Правда, по сравнению с предыдущей ходкой расклады стали пожестче. Пришлось на практике применять все, чему он сам и Стефанович учили на воле других. Шишку держали банды. Мазу держали бригады. Если ты не с ними, быть тебе терпилой.

И все бы ничего, кабы не одна печаль: не видать ему теперь Ловисы. Когда Мрадо навесили срок за наркоту, Анника с ходу подала на лишение прав. Выбила себе единоличную опеку, Мрадо теперь мог видеться с дочкой раз в месяц в задрипанной каморке для свиданий, да и то в присутствии социального работника. Это давило на психику. Медленно убивало его.

На счастье Мрадо, на одной с ним зоне чалился Боббан. Хоть с кем-то побазарить. Хоть кто-то прикроет спину.

Ненад-мудила! Как он не просек, даун, что этот ЮВе просто копия той шалавы, которую они порвали несколько лет назад?! Все ж было на мази. В елочку. Умыли бы Радо. Наварили бы на кокосе миллионы.

И нá тебе: Радо как ни в чем не бывало разруливает вопросы между крутыми стокгольмскими группировками, отжимает гардеробы, толкает кокс, возит контрабандное бухло, греет жопу в потертом кресле, жрет виски и только посмеивается.

Блядь!

Высшая несправедливость по сербским меркам. Ничего, Мрадо еще посчитается с тобой, Радо. Сотрет улыбку с твоей рожи. Медленно.

Полчаса до обеда. Сербы ушли. На площадке остались только Мрадо с Боббаном.

Боббан уселся на бетонную плиту, заменившую скамью для пресса.

— Мрадо, заказали тебя, утром узнал.

Мрадо не удивился: это было неизбежно. Радо ничего не спускает. Понятия обязывали.

— От кого узнал?

— Пассажир из соседней хаты шепнул. Швед. Пыхтит за грабеж с мордобоем. А ему какой-то чилийский пряник сказал.

Мрадо сел рядом.

— Чилийский, говоришь?

— Да, муть какая-то. И отвалили за тебя нехило. Триста кусков.

Благодарности

Хедде — за терпение. За то, что помогала и вдохновляла. За любовь.

Элис — за внимательное чтение, плодотворные дискуссии и креатив.

Серену — за поддержку и чуткое руководство. Свену, Хелене, Йоте, Ивонне и Ларсу — за комментарии и критику.

Папе — за понимание, маме — за веру в сына.

Всем вам, кто вычитывал и комментировал: Якобу, Юханне, Давиду, Анне, Бирнику, Деннису, Боссе, Даниэлю, Хане, Яэлю, Мирьям, Ларсу, Йесперу, Йенни, Юхану, Павелу. И другим.

Издательство «Вальстрем и Видстранд»: Понтусу, Аннике, Густаву и всем остальным.

Пасиб!