тебя глаза необычного цвета.

Подавая сестре накидку, Эдмунд сжал ей плечи, как бы говоря, что он — на ее стороне.

В ответ Виктория приподняла темные ресницы, внимательно посмотрела на него своими бледно-фиалковыми глазами, а потом вдруг подмигнула.

Из-за того, что теперь Карсуэллам кучер был не по карману, экипажем правил Эдмунд. Они довольно быстро добрались до Бодиама. Когда же экипаж въезжал на узкий мост, перекинутый через ров, Виктория обратила внимание, что на воротах имелась решетка, которая могла подниматься и опускаться. Виктория с благодарностью подумала о Безумном Джеке, который восстановил средневековый механизм. Потом она посмотрела вниз, на заполненный водой ров, и увидела там заросли лилий, уже закрывшихся на ночь. По спине ее пробежал холодок, стоило ей представить, как отражение луны заскользит по водной глади. А со стороны реки уже наплывал вечерний туман, превращавший все окрестности в чудесную картину. «Сегодня в сумерках все будет выглядеть так, как столетия назад», — промелькнуло у Виктории.

У самого въезда ярко пылали факелы, освещавшие дорогу к конюшням и прямоугольник огромного газона, украшавший замковый двор. Когда экипаж остановился, вперед выступил конюх, чтобы позаботиться о лошади. Виктория же вдруг поймала себя на мысли о том, что ей очень хотелось бы, чтобы конюх был одет в ливрею.

У дверей их встретил слуга, который провел гостей через несколько коридоров и довольно просторный зал. Вскоре они вошли в другой зал, он был гораздо меньше предыдущего и меблирован как столовая.

Виктория с любопытством разглядывала высокие стены, сводчатые потолки и старинные подсвечники, в которых горели сотни свечей. В какой-то момент ей даже почудилось, что она слышит эхо давно отзвучавших голосов. Представив себе людей, некогда живших в Бодиаме, она мысленно воскликнула: «Ах, почему этот замок не мой?!»

Тут слуга принял у дам накидки и сообщил, что хозяин сейчас выйдет к ним. Осмотревшись, Виктория заметила у дальней стены женщину в одежде служанки. А мать девушки самодовольно улыбнулась — очевидно, присутствие служанки означало уважение к гостям. Да, судя по всему, сэр Перегрин тщательнейшим образом придерживался правил хорошего тона.

Когда появился хозяин замка, Эдвина тотчас шагнула ему навстречу. А вот дочь ее невольно отпрянула. Образ человека с именем Перегрин, который создала себе Виктория, мгновенно померк от соприкосновения с действительностью. Казалось, присутствие этого мужчины угнетало и подавляло… В тот момент, когда Виктория увидела его, у нее по спине мурашки пробежали. Он был темноволосый, широкоплечий, а выражение лица и манера держаться выдавали привычку властвовать.

«Ему примерно тридцать», — мысленно отметила Виктория.

А Эдмунд рядом с ним казался просто ребенком.

— Леди Эдвина, я счастлив познакомиться с вами.

Хозяин вежливо поклонился.

— Сэр Перегрин, это мой сын — его преподобие Эдмунд Карсуэлл.

— Рад нашей встрече, ваше преподобие.

— И вот моя дочь — достопочтенная Виктория Карсуэлл.

Виктория невольно поежилась. У матери не было права именоваться «леди Эдвиной». И уж тем более не имела никакого права называть свою дочь «достопочтенной».

Пристально взглянув на Викторию, сэр Перегрин проговорил:

— Приветствую вас в Бодиаме, мисс Карсуэлл.

Виктория не стала протягивать ему руку. Потупившись, она скромно чуть присела перед хозяином замка.

— Я назвала свою дочь в честь старшей дочери короля, — сообщила леди Эдвина. — И я даже не предполагала, что в один прекрасный день Виктория станет нашей обожаемой королевой.

— Вам херес или портвейн, леди Эдвина?

— Нет-нет, ни того ни другого. — Леди Карсуэлл решительно покачала головой. — В нашей семье дамы не употребляют спиртного. Но я совсем не против, если мужчины позволяют себе это.

Достав из буфета графин, хозяин наполнил портвейном два бокала и один из них протянул Эдмунду. Затем с вежливой улыбкой сказал:

— За дам ваше преподобие!

Виктория стояла молча, по-прежнему глядя в пол. А мать ее между тем продолжала:

— Я вижу, что мы сегодня ваши единственные гости, сэр Перегрин. Мне нравится такой… избирательный подход. Это очень разумно с вашей стороны. Боюсь, что моральная чистота и респектабельность — свойства не слишком распространенные в обществе. Но уверяю вас, сэр, я воспитала своих детей в строгом соответствии с правилами хорошего тона.

Хозяин вежливо кивнул:

— Да, понимаю… Очевидно, вы преклоняетесь перед условностями.

Эдвина улыбнулась. Конечно же, она восприняла эти слова как комплимент.

«Он издевается над ней!» — мысленно воскликнула Виктория. Почему-то она была абсолютно уверена: именно сэр Перегрин был тем самым мужчиной, который следил за ней с замковой башни. Ее так и подмывало дать ему резкий отпор, но она молчала, все так же глядя в пол; успокаивала мысль о том, что сейчас, в скромно одетой девушке, сэру Перегрину будет трудно узнать обнаженную нимфу с реки Ротер.

Когда они усаживались за стол, хозяин галантно придержал стул для Эдвины. Виктория обрадовалась, что ее он просто не замечал. Ей удалось не выдать удивления, когда, попробовав суп, она сообразила, что в него добавили довольно много сливок и хереса.

— Могу ли я поинтересоваться, ваше преподобие, как вы развлекаетесь? — неожиданно спросил хозяин.

— Тори страстно обожает историю, а я занимаюсь рисованием, сэр.

Эдвина чуть не поперхнулась супом. Поджав губы, она заметила:

— «Страстно» — слово совершенно недопустимое в обществе женщин, Эдмунд. И я предпочла бы, чтобы ты называл свою сестру Викторией. Жизнь создана не для наслаждений, а для того, чтобы покорно выполнять свой долг.

«Поверишь ли, Тори? Покорность тебе не к лицу. Даю голову на отсечение, что Тори и страсть идут рука об руку. Когда я вошел в комнату, то подумал, что тут какая-то ошибка. Можно было поклясться, что у тебя и той, за которой я шел тогда до самого аббатства, нет ничего общего. — Перегрин улыбнулся. — Ты замаскировалась очень умело и смогла обмануть свою мать. Более того, ты и сама поверила в то, что тебе ничего не угрожает».

— Я всегда была против того, что сын рисует, — призналась Эдвина. — Люди с артистическими наклонностями морально неустойчивы. К счастью, у Эдмунда нет особых способностей.

Виктория вскинула свои темные ресницы.

— Но его виды Бодиама потрясающе хороши!

Воцарилось неловкое молчание, и Виктория вновь потупилась.

Когда с супом покончили, всем подали дичь. Хозяин же, украдкой наблюдая за Викторией, мысленно восклицал: «У нее глаза — словно фиалки на снегу! А ведь